И никаких слов не требовалось.
Ведь иногда молчание обладает невероятной точностью.
Эпилог
Ровно двенадцать часов спустя я крепко обняла тётю Агату, села в машину и уехала из крошечного посёлка на краю света навсегда.
Уткнувшись лбом в стекло, я смотрела, как мимо пролетали приземистые домики довоенной постройки с черепичными крышами и живые изгороди из дикорастущего шиповника с налившимися красными плодами, как мелькали пушистые беличьи хвосты между ветвями подступившего леса, как дрожали на ветру листья, словно прощаясь и обещая скучать.
– Нет, – твёрдо сказал Илья утром, когда яркое августовское солнце поднялось выше, пробилось сквозь туман, проникло в спальню, заполнило её и согрело связанные узлом тела на смятой постели.
– Я думала, ты спишь, – удивилась я, косясь через плечо на ворох подушек, где секунду назад – я была готова поклясться! – он сладко сопел.
– Уснёшь тут с тобой, – не открывая глаз, усмехнулся Илья, и его ладонь, до этого приятной тяжестью лежавшая у меня на рёбрах, вдруг зашевелилась, куда-то скользнула, что-то очертила, смяла, бесцеремонно себе присвоила, а я пустилась хихикать, отметив, что при определённых обстоятельствах никаких проблем с мелкой моторикой у него не наблюдалось.
А ещё я его прекрасно понимала, потому что и сама нагло игнорировала все мольбы организма выделить ему хотя бы полчасика глубокого сна, но как, как можно спать, когда тут, в реальности, творится волшебство?
– Таки что «нет»? – деловито потребовала я, переворачиваясь на другой бок и дожидаясь, пока тела переплетутся в новой замысловатой позе.
– Нет на то, о чём ты там думала, пока пыхтела, кряхтела и дрыгала ногой. Понятия не имею, о чём именно, но точно нет. – Илья всё же открыл глаза и посмотрел на меня из-под пушистых светлых ресниц таким проникновенным взглядом, что я сразу же начала подозревать его в ведовстве. – Не думай об этом.
Я покусала губу, поколебалась, но всё же озвучила:
– Я думала о твоём доме.
Ну почти. Потому что ещё я думала о Светке, разлитых по полу красках, пылающей занавеске и стреляющих шишках. И хотя Илья уже пару часов убеждал меня, что я ни в чём не виновата – пусть и не словами, зато очень подробно и старательно, – сомнения оставались. И вынуждали меня пыхтеть, кряхтеть и дрыгать ногой.
– Зачем думать о том, чего больше нет? – проговорил Илья, перекатившись на спину и уставившись в потолок.
– Просто мне очень жаль, что всё так сложилось. – Я нашла его ладонь, легонько сжала пальцы, а отпустить уже не смогла, поэтому принялась с ними играться. – Ты вроде бы любил этот дом…
– Я за него держался, да. Потому что в какой-то момент у меня только он и остался, как-то ещё связывал с миром. Не уверен, что прям любил. И уж точно не заботился. Если бы ты не приехала, я бы так и не взялся за его ремонт, мне было всё равно. И продавать его не хотел, потому что не знал, на кого мне тратить эти деньги.
– Ну да, поэтому решил спустить их на какую-то девицу, – недовольно пробурчала я. – Глупый, глупый Илюха, пусть и голова, два уха. Я того не стою. Я не стою дома.
– Много ты понимаешь, – отозвался он, разглядывая следы краски на моей руке. – Да, мне тоже очень жаль, что дом сгорел, причём так нелепо и не вовремя. И превратиться из нищего инвалида в нищего и бездомного инвалида – это… ну такое. Но мы выберемся, Мирка. Я смогу зарабатывать, я так-то вроде неплохой автомеханик. А ты будешь рисовать. А дом… Странное дело, но мне кажется, что иногда твой дом – это не место. Иногда это человек. Которого хочется любить и о котором хочется заботиться.
– Да? – пискнула я, теряя контроль над голосом. – И мне, мне тоже хочется…
Следующий час был насыщен событиями.
Сначала мы взволнованно обменивались нежностями, зализывая сердечные раны друг друга, делились секретами и маленькими радостями. Например, выяснилось, что у спонтанного решения Ильи продать дом нашлась и светлая сторона: рванув вчера в город на встречу с блестящим чёрным адвокатом, он второпях схватил всю папку с документами, а потом, на счастье, не удосужился забрать её из машины. И если из договора купли-продажи теперь снова можно было складывать журавликов, то избежавшая огня стопка всяких важных бумажек, включая оба паспорта, пришлась очень кстати – никакой мороки с восстановлением.
А потом я узнала, что дом Илья всё-таки продал: ночью, когда пожар на опушке леса был потушен, а новый, в кладовке-мастерской, разгорелся, он опять встречался с адвокатом. И то ли хвалёный кирпич оказался действительно крепким и подлежал воскрешению, то ли столичный бизнесмен попросту сошёл с ума, но договор был подписан. Срочно, под покровом ночи, задним числом и, по всей видимости, не совсем легально – тут я не захотела понимать и разбираться, а решила просто поддержать решение Ильи. По его словам, сумма там вышла совсем другая и мало напоминала первоначальную, и тут мы принялись азартно ругаться, потому что Илья вознамерился вернуть эти деньги моему отцу в счёт погашения долга за реабилитацию, а я кричала, что мы уже расплатились, чтояуже расплатилась и даже с лихвой отработала все штрафы, поэтому пусть он об этом больше даже не заикается. Вот.
Ну а потом мы мирились – о, как божественно мы мирились!
– Что ж ты красивая такая, Малевич? – шепнул Илья, вытирая пальцами выступившую у меня на лбу испарину и задерживаясь на шраме – ненадолго, чтобы тут же коснуться его губами.
– Гены, – живо заливаясь румянцем, улыбнулась я. – Должно же мне было достаться хоть что-то хорошее от древнего польского рода Бжезинских, в котором рождаются только прекрасные белокурые дети… ну и я. Хотя род ни фига не древний, просто маме нравится считать, что мы потомки шляхтичей, поэтому обязаны…
– А давай уедем? – перебил меня Илья. – Просто ото всех уедем?
«Куда?» – хотела спросить я, но вместо этого без раздумий выдала:
– Давай.
И теперь мы сидели в громыхающей «буханке» и с каждым поворотом, с каждым облачком мерцающей на солнце песчаной пыли, поднимающейся из-под колёс, всё больше отдалялись от спрятанного в зелёных лесах и белоснежных дюнах посёлка, где когда-то нашли друг друга и так долго, слепые и потерянные, блуждали, прежде чем осмелиться пойти дальше вместе.
– Мне нужно закончить кое-какие дела, а потом я вернусь, – натянув кеды, сообщил Илья, когда утром мы всё-таки выбрались из постели и променяли завтрак на десять минут поцелуев на кухне. – Ты поспи немного. И будь готова.
– Буду, – прижавшись плечом к стене в прихожей и стараясь усмирить блаженную улыбку, пообещала я, и Илья наклонился, нежно, но до искрящихся окситоциновых фейерверков куснул меня за кончик носа и дёрнул за ручку входной двери.
И почти столкнулся с тётей Агатой, которая, повесив на палец перепачканную масляными отпечатками кружку и зажав под мышкой сложенное одеяло, озадаченно рассматривала раскачивающийся на ветру фонарь с зажжённой лампочкой, даром что солнце уже было высоко.
