ним и нами сложилось очень полезное объединение.
Я работал так, что почти не позволял себе отдыха.
Роман продвигался очень быстро, и его успех вырос до такой степени, что Мюнхмайер попросил меня написать второй, а возможно, и еще несколько.
Вряд ли я подозревал, что мое решение относительно этого его желания было очень важным для меня и что оно должно было бы являться моим собственным желанием в случае моего согласия, чтобы оно не стало впоследствии источником невыразимых страданий и неописуемых мучений.
Я смотрел только на предполагаемые преимущества, но не видел опасности.
Как и прежде, эта опасность возникла из-за моих литературных планов. Мюнхмайер не забыл об этих планах, он все еще знал их достаточно хорошо. Теперь он напомнил мне о них.
Прежде я не мог этого сделать, потому что отказался от сотрудничества с ним. Но теперь я был не служащим, а свободным человеком, которому невозможно было помешать делать то, что ему заблагорассудится. И главное, мне не нужно было растягивать на многие годы то, что я хотел написать, как в случае с Пустетом, но я мог быстро писать одну вещь за другой, чтобы то, что сейчас было публиковано в виде буклета, позже можно было опубликовать в форме книги.
Это связало меня. На это меня постоянно уговаривала моя жена, которая с очень легко подавляла мелкие возражения, которые мне приходилось выдвигать. Короче говоря, я дал свое согласие на написание еще нескольких романов точно на тех же условиях, что и «Лесная роза».
Даже после двадцатитысячного подписчика мне пришлось снова проделать эту работу со всеми правами, а затем пришлось уплатить мне «денежное вознаграждение».
Было только одно изменение, а именно то, что я получал гонорар в пятьдесят марок за выпуск этих романов вместо только тридцати пяти от «Лесной розы».
В результате этих соглашений с того момента для меня началось время, о котором я не могу думать сегодня без удовлетворения, но в то же время и не без глубокого стыда.
Я не спрашиваю, смущает ли такая моя искренность, мой долг — сказать правду, не более того.
Это была почти лихорадочная индустрия, в которой я работал и потом. Мне не приходилось кропотливо искать сюжеты, как другим писателям, в конце концов, я уже составил их обширные списки, к чему мне нужно было получить только доступ, чтобы сразу найти то, что я искал. И все они были уже продуманы; мне нужно было только действовать, мне просто нужно было писать.
И я делал это с таким рвением, которое вынуждало меня не смотреть ни влево, ни вправо, но именно этого я и желал.
Я должен был понять, что для меня нет другого счастья в жизни, кроме того, что исходит от работы. Вот почему я так много и так интенсивно работал!
Эта беспокойная индустрия позволяла мне забыть, что я ошибся в отношении своего счастья в жизни и что я жил еще более одиноким, чем когда-либо прежде.
Эта глубокая внутренняя заброшенность побуждала меня к неутомимому усердию, чтобы заполнить опустошительное запустение и, к сожалению, сделало меня равнодушным к необходимости быть осторожным в делах.
С Мюнхмайером произошло так много всего, что могло бы заставить меня насторожиться, для чего причин было более чем достаточно, чтобы сделать для будущего все как можно более надежно, сохранить в целости все, что я написал для него.
Тот факт, что я не подумал об этом, и был ошибкой, которую я могу понять, но не могу простить себе сегодня.
Мюнхмайер стал нашим другом. Он арендовал что-то вроде garcon logis в Блазевице, чтобы более комфортно проводить с нами субботу и воскресенье. Он также приходил по вечерам в другие дни и почти всегда приводил с собой своего брата, а очень часто и других людей. Он хотел, чтобы это не мешало моей работе, но это не могло помешать оставаться хозяином своей квартиры, а затем, когда это больше не казалось мне возможным, отказаться от этой квартиры и переехать из Блазевица в город.
Моя новая квартира находилась на одной из самых тихих и уединенных улиц, а мой новый хозяин, очень энергичный владелец замка и усадьбы, не терпел в своем доме никакого беспокойства. Это было именно то, что я искал. Там я нашел внутреннюю и внешнюю тишину и необходимую мне концентрацию.
Мюнхмайер приходил еще несколько раз, но не больше.
В свою очередь, я не мог понять почему приходили приглашения от фрау Мюнхмайер, чтобы сопровождать ее в ее воскресных походах по лесу и лугам. Эти походы были рекомендованы врачом, прописавшего ей глубокое очищающее дыхание.
Волей-неволей мне пришлось участвовать в них, как того и желала моя жена, по непонятным мне причинам.
Она не оставалась в уединении в нашей нынешней квартире, она поссорилась с трактирщиком. Пришлось съехать.
Мы переехали в шумную квартиру в Американском квартале над пабом, так что я не мог работать.
Потом она заболела. Врач посоветовал ей в порядке медицинских предписаний как можно скорее начать прогулки в Большом саду, всемирно известном Дрезденском парке.
У меня не было причин препятствовать этим прогулкам, которые начинались с четырех-пяти утра и длились около трех часов.
Я не знал, что фрау Мюнхмайер тоже не здорова и что она тоже получила указание от своего врача совершать утренние прогулки в Большом саду.
Только через очень длительное время я узнал, что происходило во время этих прогулок.
Моя жена сбилась с пути, заблудилась не только морально, но и коммерчески.
Я потерял свою жену не только эмоционально, но и в делах.
Обе дамы каждое утро сидели с самого открытия в кондитерской в Большом саду и придерживались политики деловитых домохозяек, последствия чего я почувствовал только позже.
Я попрощался и переехал из Дрездена в Кётцшенброду (Радебойль, Саксония — прим. перевод.), самую дальнюю часть его пригорода. Перед этим я уже закончил свой последний роман для Мюнхмайера.
Я написал их всего пять за четыре года для него.
Если позже в суде заявят, что я не был трудолюбивым для Мюнхмайера, а ленился, я бы попросил вас назвать автора, который добился большего, работая одновременно и для других издателей.
На этом мое «время колпортажа» на сегодня заканчивается.
VII. Мои работы
Когда я говорю здесь о своих работах, я имею в виду те из моих книг, что критиковали или продолжают критиковать.
Те же, о которых намеренно или ненамеренно умалчивает критика, также могут быть
