— Он в другом углу. Идем.
Зен взял меня за руку и довел до нужного места. Попросив его отвернуться, я стянула штаны и облегчила мочевой пузырь. Когда я закончила, Зен последовал моему примеру, а после плотно прикрыл емкость крышкой. Взяв за руку, желтоглазый отвел меня к лежанке.
Я почувствовала себя ребенком, которого нянечка водила на горшок и, быстро поблагодарив мэнчи, собралась улечься. Рука ткнулась в жесткий мех, сверкнули желтые глаза Млада… Зен и тут мне помог: склонился, погладил волка, уговаривая не сердиться.
Я так и осталась в нерешительности стоять у лежанки.
— Ложись рядом, — предложил Зен.
— Может, мне еще бочком повернуться, чтобы ему кусать было удобнее? — съязвила я. — Отзови его, он тебя слушается.
— Зачем отзывать? Холодно в доме, с волком под боком тебе будет куда теплее. И мягче.
— Вот ты с ним и спи! А я на твоем месте лягу.
— Я сплю на лавке, ты с нее упадешь.
— Не упаду.
— Упадешь, и Треда разбудишь. Ты постоянно ворочаешься и дергаешься во сне.
— Слушай, просто убери Млада с моей лежанки! — потеряла я терпение.
— Тихо! — шикнул Зен. — Ложись уже и не бойся ничего. Млад тебя не тронет.
— Ага, как же… он меня ненавидит…
— Млад умный и спокойный, — произнес Зен, продолжая оглаживать волчище. — Ты его дичишься, вздрагиваешь, ведешь себя нервно, как чужачка, вот он и порыкивает на тебя. Он знает, что ты слабее, поэтому будет доминировать. Тут уж ничего не поделаешь — он знает, каков страх на вкус, а ты боишься.
— Вот-вот. А ты предлагаешь мне с ним улечься.
— Погладь его.
— Что?
— Погладь Млада, и он позволит тебе лечь рядом.
— Чушь! Он меня загрызет!
— Спокойнее, Ирина, — проговорил Зен таким тоном, словно это я — животное, которое нужно присмирить. — Говори всегда ровно. Млад не понимает многих наших слов, но понимает значение интонаций. Нервно и резко разговаривая, ты его напрягаешь. Будь ласковей, подольстись к нему, как к более крупной особи, как к защитнику.
Я облизнула губы и поймала себя на том, что плавная тихая речь мэнчи зачаровывает меня, как заклинание.
— Опустись на колени и протяни мне руку.
— Учти, Зен, если я останусь без руки, то…
— Нежнее. Тише.
— Если я останусь без руки, Зен, — нежно, ласково, тихо продолжила я, протягивая руку, — то ты останешься без головы. Клянусь, я ее отгрызу. Вцеплюсь в глотку — и отгрызу!
— Хорошо, — не обращая внимания на значение моих слов — только на звучание, проговорил мэнчи, — коснись его.
Млад шевельнулся, когда моя рука опустилась на его бок. Я осторожно провела по нему, приглаживая шерсть, и животное напряглось еще больше.
— Хоро-о-о-о-ший, — стала приговаривать я, сосредотачиваясь на собственных щекочущих ощущениях опасности, азарта и восторга. — Млад хор-о-о-оший… Ты прямо как из сказки про Красную Шапочку… только я надеюсь, ты бабушку не ел… и меня не съешь.
— Что за сказка? — полюбопытствовал Зен; на всякий случай он продолжал поглаживать Млада.
— Да так… Жила была маленькая девочка…
Мэнчи слушал меня, не перебивая — лишь подтолкнул на лежанку, давая понять, что Млад не имеет ничего против. Я шептала, чтобы не разбудить Тредена, но не забывала при этом менять интонации, озвучивая разных персонажей. К моменту счастливой развязки сказки я уже лежала на боку лицом к Младу и почесывала его бок. А еще… хотела узнать мнение Зена о сказке. Когда я произнесла торжественно «конец», мэнчи весьма категорично выразился:
— Какая глупая эта Красная Шапочка! Зачем она пошла лесом? Но еще глупее ее мать: как она могла отпустить девочку одну? Мир полон опасностей, особенно для женщин.
— В том и смысл сказки: это аллегория опасностей, подстерегающих милых девочек в огромном страшном мире.
— Алле…гория?
— Иносказание. События показываются на примере, чтобы предостеречь юные умы.
— Хм. Тогда это хорошая сказка.
— А то! Классика, — с гордостью произнесла я.
— Это урок и для тебя, — вдруг серьезно сказал мэнчи. — Не ходить одной в лесу. В лесу, который является символом полного опасностей мира.
«Надо же, о символах толкует», — удивилась я.
— От всех опасностей не убережешься… Млад правда меня не тронет, Зен? — спросила я, в глубине души счастливая, как ребенок, что могу гладить такого большого зверя — настоящего волка, крупного и смертоносного. Это было совсем новое, умопомрачительное ощущение для меня.
— Тронуть может, но не убьет, — произнес мэнчи весело.
— Врун!
Я наткнулась на руку Зена, оглаживающую волка, и одернула… точнее, хотела одернуть. Зен успел перехватить мою руку, и у меня чуть сердце не остановилось. Я уставилась в лицо мэнчи, хотя ничего не могла разглядеть.
— Никаких резких движений, — хрипло сказал он и отпустил мою руку.
Млад, удовлетворенно вздохнув — еще бы, в четыре руки его наглаживали да начесывали! — развалился поудобнее. Я тоже легла поудобнее и, ощущая спиной волчье тело, закрыла глаза.
Зен поднялся, вернулся к лавке, улегся на нее, задышал ровно… А я вот не сразу заснула, все крутились в голове мысли о том, почему я, адекватная вроде девушка, согласилась спать на одной лежанке с огромным волком. Наверное, потому что тепло… и потому что Зен сказал, что это безопасно. Как ни странно, не верить словам этого мэнчи у меня нет причин.
Охоту пришлось отложить: повалил снег, началась вьюга. Зен стал мрачнее тучи; чем громче завывал снаружи ветер, тем больше хмурился желтоглазый. Треден тоже расстроился, повздыхал, но непогоду принял смиренно:
— Так боги пожелали.
«Очень удачно боги пожелали», — подумала я, пряча свое довольное лицо от мэнчи. Для меня-то такой поворот событий был как нельзя кстати: я знала, что птенцы вот-вот должны вылупиться из яиц. День-другой задержки, а лучше три могли только сыграли бы мне на руку. Если бы птенцы вылупились во время этой вьюги, то Зен опоздал бы, и не пришлось нам рисковать с кражей.
Естественно, мы остались у Тредена переждать «снегокалипсис», потому как от его дома до дома Зена пришлось бы идти по лесу и довольно далеко, а чтобы разгуливать по тайге во время бешеной метели нужно обладать особой придурью… или особой самоуверенностью.
Чтобы не сидеть без дела, Треден раздал задания: Зену он велел плести веревку, а мне — почистить котелок. Сам же принялся шуршать по полкам, чтобы обед приготовить; что-то знакомо зашуршало, заскрипело в его руках. Отвлекшись от своего занятия, я прищурилась и спросила:
— Это что у тебя, бумага в руках?
