Не говори, что я уйду завтра, —Даже сегодня я все еще прихожу.Посмотри: каждую секунду я прихожу,Чтобы стать почкой на весенней ветке,Чтобы стать птенцом с только что оперившимисякрыльямиИ учиться петь в новом гнезде,Чтобы стать гусеницей в центре цветка,Чтобы стать изумрудом, спрятанным среди камней.Я прихожу, чтобы смеяться и плакать,Чтобы страдать и надеяться.Ритм моего сердца – это рождение и смертьВсего живого.Я – стрекоза,Сверкающая над водой.И я – птица,Падающая вниз, чтобы схватить ее.Я – лягушка,Резвящаяся в прозрачном пруду.И я – водяная змея,Подстерегающая ее в траве.Я – истощенный ребенок из Уганды,Мои ноги похожи на бамбуковые палки.И я – торговец оружием,Посылающий в Уганду смерть.Я – двенадцатилетняя девочка,Беженка на маленькой лодке,Которая бросилась в океан,После того как ее изнасиловал пират.И я – пират, чье сердце так и неспособноВидеть и любить.Я – член политбюро,и в моих руках огромная власть.И я политзаключенный,Медленно умирающий в трудовом лагере.Моя радость, словно весна, – так тепла,Что на всей Земле распускаются цветы.Моя боль словно река слез – так велика,Что может переполнить четыре океана…Пожалуйста, называйте меня моими истиннымиименами,И я смогу услышать свой смех и свой стон в едином звуке,И я смогу увидеть, что моя радость и моя больедины.Пожалуйста, называйте меня моимиистиннымиименами,И я смогу пробудиться,И откроются двери моего сердца…Двери сострадания[106][107].
Дело в том, что, когда мы рассматриваем себя отдельно, нам намного легче сдерживать горечь и обиду на тех, кто причинил нам вред.
Действительно, такой взгляд на вещи является преобладающим во всем мире; и это из-за него мы бегаем, как белка, в колесе своей травмы, пытаясь «на сей раз» все сделать «правильно», но вместо этого раня себя вновь и вновь. Именно такая позиция держит нас в плену в качестве жертвы, не позволяя полностью исцелиться. Это разделение – «мы» и «они» – останется навечно.
Истинная же правда в том, что каждый из нас по-своему ранен и, возможно, ранит и других. Ведь других ранить могут даже лучшие из нас, те, кто пытается жить с добротой. Когда мы злимся, гневаемся, не совершаем ли мы насилие в легкой форме? Не случалось ли и нам пользоваться чужой беспомощностью? Чем больше мы осознаём собственное поведение, тем больше у нас возможностей склонить чашу весов на ту сторону, которую мы выбираем.
Задержавшись на пересечении противоположностей, мы обнаруживаем один замечательный аспект сострадания – исцеляющую способность сопереживания. Сопереживание – это способность «влезть в шкуру» другого человека, взглянуть на события его глазами и прочувствовать происходящее его чувствами. Это не означает, что мы соглашаемся или миримся с поведением этого человека, нет, но способны понять, почему и для чего он мог так поступить и какое значение имеет для него этот поступок с его точки зрения. Преодолевая собственное сопротивление и не желая оказаться в роли раненого, мы очертя голову ныряем в ужасающую тьму огромного и глубокого водоема. Неудивительно, что часто именно в нем мы и обнаруживаем сведения, способные помочь нам впредь больше не повторять такого ужасного поведения. Обладая свободой, обретаемой через сострадание и сопереживание, мы переходим от суровости болезненных и ограничивающих ран к свежести целебных открытий.
Способные сопереживать даже злейшим «врагам», мы можем напрямую перейти от интеллекта к состраданию, минуя логику разума, к пониманию сердцем. Это путешествие является неотъемлемой частью великой Паутины Жизни. Наши раны дают нам возможность превзойти человеческие слабости и выйти в пространство за пределами этого мира – ту сверхъестественную область понимания, в которой нет правильного и неправильного, нет жертвы и преступника.
За царствами добра и зла,Средь поля встретимся с тобой.Душа, что путь туда нашла,Полна весеннею травой.Душе, объятой той травой,Не надобно пустых бесед.Там истина – лишь мы с тобой!А прочее – летучий бред[108].
