Она еще что-то кричит. А я её уже не слышу. Как-то я совсем не подумал, что… Хватаю трубку, облизываю губы. Что, если Ариша права, и я заигрался?! Набираю Сашкин номер. Недавно я поменял фото абонента. Сашка на нем улыбающаяся и глубоко беременная.
Гудки! И нет ответа.
— Ох, ты ж, черт!
— Ариша, это что? Это воды отошли, да?
— Похоже на то, — соглашается Ариша намного более спокойным голосом. — Так, только ты не волнуйся…
— Я позвоню в скорую!
— Вот уж не надо отрывать людей от работы. Схваток еще толком нет, бери сумку, мы спокойно доедем сами.
Перевожу взгляд с брата на невестку.
— Ариш, милая, ты прости, что я тебя так расстроил, — каюсь я.
— Ты тут ни при чем. Просто срок пришел, — отмахивается невестка. — Миш, что ты бегаешь? Сумка в коридоре.
— Точно. Сейчас только ключи от машины найду!
— Тебе бы сначала переодеться не мешало.
Миша растерянно хлопает глазами, бьет себя ладонью по лбу и выбегает из гостиной, бормоча что-то вроде:
— Хорошо, хоть Машка у матери.
— Нас ты отвезешь, — вздыхает Ариша, глядя вслед убегающему мужу. — Он сейчас не в себе.
— Это точно, — соглашаюсь с кривой улыбкой.
Миша и впрямь не абы как взволнован. Даже не спорит, когда я указываю на свой Мерс. Садится к Арише на заднее сиденье. Бледный, как полотно. В отличие от мужа, та держится молодцом. Вот только всю дорогу сокрушается, что забыла подложить пеленку под зад. А я рассеянно повторяю, что ничего страшного. И бесконечно набираю Сашкин номер. Каким чудом до меня удается дозвониться тестю — не знаю.
— Не знаю, где тебя носит, Орлов, но, клянусь, тебе лучше поторопиться!
— Что-то случилось? — холодеет в затылке.
— Еще бы. Моя дочь рожает, вот что!
— Я сейчас буду дома…
— А лучше бы ехал в роддом. Она уже там. Эх ты… — тесть, кажется, даже сплюнул.
— Эй, Ринат, ты слышал, что тебе сказали?
Притормаживаю на светофоре, оборачиваюсь к Мише с Аришей. Последние новости немного его отрезвили. Заставили собраться, в то время как я сам…
— Эй! Хочешь, я поведу? Ты как вообще?
— Нормально. Я… нормально.
Нет, я идиот. Права Ариша. Не зря она на меня орала. И тесть своим презрением обдавал не зря. Я на самом деле заигрался. Мне понравилось. Я не мог поверить, что Сашка действительно отбросила страх. Каждый раз, вернувшись домой позже обычного, или уезжая по работе в командировку, я возвращался, опасаясь наткнуться на стену отчуждения, или сцену ревности, или… вообще ее не увидеть. Лишь недавно я начал привыкать к тому, что она дома. Улыбчивая и смешливая. Уютная, расслабленная, домашняя... Уверенная в себе. Привыкать к нашим посиделкам у телевизора, разговорам ни о чем, спорам... Привыкать к тому, что она целует меня, когда мы прощаемся или встречаемся снова, после работы. И всегда говорит «люблю». Без запинки говорит и без пауз! К тому, что, просыпаясь, я всегда вижу ее макушку, потому что лицо она прячет у меня на груди. К тому, что мы обговариваем нашу жизнь вперед на долгие годы. К тому, что в самом деле планируем кого-нибудь родить еще. И завести собаку. Я только-только привыкать начал, да… Я только-только более-менее расслабился. И все-таки перегнул… Перегнул палку.
Слава богу, рожают Ариша и Сашка в одном роддоме. За обеих договаривался Мишка, так что мне остается лишь узнать, в какой родзал определили Сашу. На входе, как страж, Быстров. После тех событий он все-таки ушел на пенсию. Но многие до сих пор думали, что его «ушли», не понимая главного.
— Где тебя только носило?
— У Мишки был. Как это случилось?
— Мы в ресторане обедали, когда началось…
— Ну, я к ней. А вы бы домой ехали, это может затянуться надолго, а у вас сердце.
— Мал еще меня учить. Да и роды у Сашки стремительные!
— Какие?! — я толкаю дверь, прежде чем Иван Сергеевич успевает ответить. И тут же в уши бьет наполненный болью крик.
— Вот так! Вот так, молодец. И теперь в самый последний раз! Тужься…
Время замирает. Останавливается. Наверное, это все мой неправильно работающий мозг… Мне кажется, в тот момент он фиксирует вообще все, что происходит. Фрагментами. Вспышками… Яркий свет ламп, шорох одежды акушерки, гудение мониторов. И первый вдох моего сына. Я, кажется, его тоже слышу. Его крик, Сашкин плач.
— Какой миниатюрный, три кило всего.
— Орленок, — всхлипывает Сашка. — Василек…
— Глазки еще могут поменять цвет.
— Нет, — смеется сквозь слезы и смотрит на меня, — нет, эти глаза не изменятся.
Я почти не дышу. В груди что-то ворочается, рвется сквозь плоть и кости. Шагаю вперед.
— Сашка… Сашка, моя… Ты за меня выйдешь?
— Прямо сейчас?
— Ну, с кресла все-таки можно слезть, — шучу, сам не понимая, откуда берутся силы.
— Я подумаю, — улыбается та. И нет ничего в тот момент, кроме ее усталой улыбки. А потом мне вручают сына. Я прижимаю его к себе. Касаюсь губами голубой шапочки и шепчу:
— Ну, привет. Я твой папа.
Конец!
