— Пойду переоденусь. Невозможно выполнять домашние дела в таком нарядном платье.
— Превосходная мысль, — согласился лэрд. — Я пойду с тобой, жена.
Это слово послало дрожь восторга по спине Аликс. Она замужем! За человеком, которого любит! Ее мечты исполнились! Браке Хейлом Уоттесоном был тяжким испытанием, и вряд ли она была бы счастлива с его отцом! При мысли об этом ее передернуло.
В спальне никого не оказалось:
— Где Джинни? — удивилась Аликс.
— Я сам помогу тебе, — промурлыкал лэрд, подходя сзади.
Легонько сжав ее грудь, он принялся целовать ее шею.
— Платья красивее у меня не было, — тихо напомнила Аликс. — Я взяла самую красивую ткань в кладовой. Другой такой нет.
— В таком случае мы должны быть особенно осторожны, — пробормотал он, осторожно распутывая завязки.
Сняв с нее платье, он повесил его на стул и принялся за камизу. На Аликс остались только чулки, туфли и драгоценности.
Отступив, он улыбнулся медленной коварной улыбкой:
— Ты мне нравишься такой!
Ее грудь с задорными сосками притягивала взор. Нежная кожа сияла в свете свечей. Было что-то восхитительно чувственное в обнаженной женщине, стоявшей перед ним в одних чулках и туфлях. Он снял с нее жемчуга и золотые цепи и положил на столик.
— Милорд, у нас много дел, — напомнила она.
— Сегодня день нашей свадьбы, мадам. В доме обойдутся без нас.
— Но Фионе нельзя пропускать занятия! — неубедительно запротестовала Аликс.
— Праздник есть праздник. О Фионе позаботятся. Думаю, сейчас больше всего в вашей заботе нуждается муж. Неужели вы забудете о своем супружеском долге? — Он снова встал у нее за спиной и стал ласкать обнаженную грудь. — Я горю в огне вожделения.
Он прижался поцелуем к ее голому плечу, продолжая ласкать грудь. Одна рука поползла вниз, к животу. Аликс блаженно вздохнула, когда его ладонь легла на ее венерин холмик, гладкостью которого он неизменно наслаждался — это давало ему свободный доступ к самым интимным частям тела.
Аликс повернулась и стала расстегивать его плед.
Красная с черным ткань упала на пол. Она расшнуровала его рубашку, стащила через голову, и их обнаженные тела и горячие губы слились. Малькольм опустил ее на кровать, встал на колени и, разведя ее ноги, принялся ласкать сначала мягкую внутреннюю поверхность бедер, потом сомкнутые створки лона.
Аликс тихо вскрикнула. С тех пор как он ввел ее в мир этих наслаждений, она не могла ими насытиться.
Первая разрядка пришла, и Аликс вздохнула от удовольствия, но желание вновь стало ее терзать.
— Скорее! — взмолилась она.
— Жадная девчонка, — поддел он ее. — Ты и вправду хочешь меня?
У Аликс перехватило дыхание. Сейчас она была совершенно беззащитна! Он навис над ней, проникая все глубже и глубже, пока Аликс действительно не взмолилась, прося его не останавливаться. Она сжала внутренние мышцы, и Малькольм застонал. Она улыбнулась, поняв, что они получают равное удовольствие.
Голова ее закружилась, и за сомкнутыми веками вспыхнули звезды.
— Пожалуйста! — услышала она собственный голос. — Пожалуйста! О, Кольм, пожалуйста!
Еще секунда — и она полетела в темную пропасть. Последнее, что она помнила, — как его семя исторгается в нее.
Когда она наконец снова пришла в себя, муж сжимал ее в объятиях.
— Но еще даже не полдень… — прошептала она.
Он тихо рассмеялся:
— Мадам, я не собираюсь выпускать вас из этой комнаты до завтрашнего дня. А если завтра пойдет дождь, мы уж точно останемся здесь.
— Но я голодна, — пожаловалась Аликс.
— Еду нам принесут, — пообещал он.
— Ты все это придумал заранее! — укорила она его.
— Конечно, — ответил Малькольм как ни в чем не бывало. — Я люблю тебя, и теперь, когда ты стала моей женой, больше нет надобности притворяться. Все в доме знали про нас. Но теперь мы муж и жена и проведем в постели этот день, а может, и завтрашний. Только мы вдвоем.
У них было три дня, потому что седьмого декабря шел ледяной дождь, а восьмого снег. И хотя наутро девятого снег по-прежнему падал, Аликс настояла на том, чтобы выйти из спальни, в основном ради Фионы. Лэрд хоть и ворчал, все же знал, что она права. Его дочь, живая и умная, была все же хрупкой и нервной девочкой и привыкла, что Аликс и отец всегда рядом. И когда они вошли в зал, приветствовала их почти с облегчением.
— Где вы были? — допытывалась она. — Я боялась за вас, но Фенелла сказала, что новобрачные по обычаю должны несколько дней провести только вдвоем, а когда это время выйдет, вернетесь. А что вы делали?
— Делали то, что полагается делать жениху и невесте. Когда-нибудь сама все узнаешь, — ответил отец.
— Зато ты, наверное, радовалась, что уроков нет, — заметила Аликс.
— Вместо тебя приходил отец Дональд, каждый день, если не считать дня свадьбы, — проворчала Фиона. — С ним не так интересно, как с тобой, Ал… мама. Он только и требовал, чтобы я читала на латинском. А про математику сказал, что мне не обязательно ее знать. Что всеми важными вещами когда-нибудь займется мой муж, а я всего лишь женщина. Но я люблю математику.
— И мы ею займемся сегодня утром, — пообещала Аликс. — Дивер, пойди к отцу Дональду и передай, что я вернулась и сама буду заниматься с дочерью.
— Сейчас, госпожа, — кивнул управитель.
— Я так рада, что вы вернулись! — воскликнула Фиона. — Просто истосковалась по вас! Я боялась, что вы меня бросили. Теперь ты больше любишь Аликс, па?
— Нет, — покачал головой отец. — Аликс — моя госпожа, а ты всегда будешь моей любимой девочкой. Даже когда у тебя будут братья и сестры, с которыми можно поиграть.
— А когда у меня будут братья и сестры? — обрадовалась девочка.
— Мы с Аликс усердно трудимся, чтобы сделать их для тебя, — сказал лэрд дочери, и та восторженно захлопала в ладоши. — Поэтому нас и не было.
— Но теперь мы всегда будем рядом, малышка, — заверила Аликс. — Сделаем сестер и братьев прямо здесь, в Данглисе, верно, господин?
— Да, мадам, — ухмыльнулся лэрд. — Совершенно верно.
Фиона довольно улыбнулась.
Дни становились все короче. Аликс, верная своему обещанию, разрешила Фионе самой командовать слугами, украшавшими зал. Но прежде они вместе с Фенеллой отправились в лес за сосновыми ветвями и другой зеленью. Вскоре зал был украшен соснами и остролистом, а также восковыми свечками.
Двадцать пятого начались двенадцать рождественских дней, которые закончились шестого января. Они вволю повеселились. Малькольм не мог припомнить такого великолепного праздника в Данглисе. Он был безоблачно счастлив. По-настоящему счастлив, впервые в жизни.
