Книга Венок из одуванчиков - Ирина Градова

Новое разочарование Яны. – Мишка решает вернуться домой. – О том, как Яна получает от Лиса письмо, в котором он просит вернуть картину. – Как можно найти по Интернету того, с кем ты и так неплохо знаком. – Технический склад ума, или Почему Игорь не боится призраков

Он исчез.

Яна ждала его все утро, за которое выкурила пачку сигарет, весь день, на который ухлопала еще полторы пачки, весь вечер, приумноживший количество окурков, и полночи. К ночи недоумение сменилось отчаянием: Яна не выдержала и заглянула в кабинет, где царила абсолютная тишина.

Куда он пропал? Что могло произойти? Или он попросту не хочет ее видеть? Но почему? Все ведь было так хорошо… Во всяком случае, ей так казалось.

«Вот именно, что казалось… Тебе, дурочке, казалось…» – злилась на себя Яна.

На террасе опять задребезжал мобильный. Звонили весь день, но Яна ни с кем не хотела говорить, даже с Ольгой. Тем более с Ольгой, с предательницей, которая выдала ее Павлику, хоть и знала, что Яна категорически не хочет с ним встречаться…

До трех часов Яна прорыдала в подушку, потом заснула, но сны были жуткими и вязкими, как трясина, из которой Яну постоянно выдергивали шорохи, от которых она просыпалась с надеждой, что увидит Лиса.

Следующим утром Яна постаралась взять себя в руки. Покормила и выгуляла Ганса, сделала себе «фирменную» яичницу. Она долго смотрела на тарелку с дымящейся бесформенной массой, а потом быстро, со злостью, вытряхнула содержимое тарелки в мусорное ведро.

После этого, немного успокоившись, Яна начала расписывать очередной эпизод, но Муза – стоило ли ждать от этой ветреницы поддержки в трудную минуту? – угрюмо уселась в своем уголке, заявив Яне, что не может работать в такой неправдоподобно выматывающей и нервной обстановке.

Ближе к обеду с затянувшегося дня рождения при ехал Мишка и радостно сообщил, что наконец-то возвращается домой. Яна не знала, вздыхать ли с облегчением или плакать. Похоже, она наконец добилась полного одиночества, о котором мечтала…

– Не знаю, может, я и зря делаю, – поделился с Яной Мишка, – но мать все-таки жалко. Звонила сегодня. Возвращайся, говорит, живи как хочешь, не буду тебя дергать… Ладно, поверим на слово… Теперь она тебя, Ясь, будет воспитывать. Попросила передать, чтобы ты сняла трубку. Дозвониться никак не может.

– Я знаю, – кивнула Яна.

– Вы что – поссорились? – удивился Мишка.

– Да так, немного…

Проводив Мишку, Яна вернулась домой и снова засела за ситком, над которым ей самой хотелось не смеяться, а плакать.

Стрелки часов двигались медленно, как заключенные на прогулке. Бессмысленно просидев над ситкомом около трех часов, за которые был расписан один никчемушный диалог из эпизода № N, Яна не выдержала и побежала в кабинет, чтобы сказать все, что она думает о Лисе, пускай даже и в пустоту.

Однако пыл ее немного остыл, когда на столе, запачканном пеплом, Яна обнаружила альбомный лист, сложенный вдвое. Развернув его, она прочитала:

«Ясенька!

Я знаю, что мой поступок выглядит в твоих глазах непростительным, но, поверь, все это для твоего же блага. И еще я знаю, что ты одна можешь мне помочь, и поможешь, невзирая на то что сейчас ненавидишь меня и, быть может, проклинаешь тот день, когда мы встретились. Не хочу утомлять тебя многословностью, не хочу объяснять причину своего поведения, но я знаю, что со временем ты и сама поймешь, почему я не мог поступить иначе. Я прошу об одной, увы, не самой простой вещи: найти картину, о которой я тебе рассказывал. Ее название «Сны», и подписана она моими инициалами.

Я верю в то, что удача будет сопутствовать тебе в поисках. И я… – несколько раз зачеркнуто, – верю в тебя, Ясенька…

Лис, твой покорный слуга».

– Как скупо – «твой покорный слуга». После всего, что было, мог бы хоть подписаться как-нибудь по-другому… – пробормотала Яна и, почувствовав, что сейчас разревется, как девчонка, вышла из кабинета.

Разреветься она не успела, потому что на террасе залаял Ганс. Яна про себя, разумеется, осыпала нелестными словами того, кто приперся к ней в такой момент, но дверь все-таки открыла. Нелестные слова были адресованы Ленечке.

– Вовремя, – вздохнула Яна и, чтобы не отвечать на вопросы Лени, который уже открыл рот, чтобы поинтересоваться, что у нее стряслось, протянула ему письмо. – Я ошиблась, – сказала она, когда Леня дочитал письмо. – Вот он уже и решился.

– Как чувствовал… – Ленечка хлопнул себя по лбу. – Вот как знал… Я ведь после нашего разговора все-таки решил местных поспрашивать. Оказалось, покойная баб-Зоина тетка здесь раньше жила и зналась с Лисовой невесткой – та сюда с мужем ездила. Говорит, у них дочка была, Лисова племяшка… Дядю вроде как очень любила. А потом, уже после… ну сама знаешь чего, племяшка эта замуж вышла. Но фамилию свою менять не стала – дядя, мол, писатель, да и чего такую хорошую фамилию менять, – и сыну свою же фамилию дала. Вроде бы Андреем сына звали. Тетка баб-Зоина уже совсем старенькая была, когда у этого самого Андрея Лунина маленький сынишка народился. Игорем его назвали. И этот самый Игорь Андреевич, выходит, жил с родителями в Москве. Адреса я, конечно, не знаю, но хотя бы что-то нам известно.

– А жена? – спросила Яна. – Ты не думаешь, что картина осталась у нее? Или у ее правнуков? Может, она потом еще раз замуж вышла?

– Не вышла, – покачал головой Ленечка. – Тетка бабе Зое рассказывала, что она уже через год от туберкулеза слегла… Есть тут, правда, еще одна занятная историйка… Видела тетка, как после… ну, сама знаешь чего… когда уже совсем все закончилось, приезжала сюда одна дама. Статная такая дама в фиолетовой шляпе с вуалью… Вот и не знаю я, может, она картину нашу и прихватила? А может, кто-то из жильцов прихватил, тех, кто тут после Лиса поселился…