Благодарю Екатерину Доброхотову-Майкову и Ефрема Лихтенштейна за помощь в работе над примечаниями.
Михаил НазаренкоВ 2005 году, завершив промотур, посвященный выходу «Джонатана Стренджа и мистера Норрелла», Сюзанна Кларк слегла с болезнью, которую так и не удалось однозначно определить (диагностировали то болезнь Лайма, то вирус Эпштейна-Барр, то синдром хронической усталости). Симптомами были истощение, мигрени, туманность сознания, светочувствительность, тошнота; следствиями – депрессия, социальная тревожность и агорафобия.
Теперь Кларк хотя бы может шутить об этом: «Мне уже не раз говорили, что я написала длинную книгу, где рассказано о болезни XIX века [о хронической усталости леди Поул, причиной которой была эльфийская магия], а теперь сама подхватила такую же. Или что я написала длинную книгу о чарах, а потом сама оказалась в их власти. Так оно и есть. Не стоит докучать эльфам, а тем более писать о них – им это совсем не нравится».
Задуманный и начатый роман – продолжение «Стренджа и Норрелла» – был оставлен: помимо того, что книга о викторианской эпохе требовала работы с источниками, Кларк обнаружила, что из-за болезни оказалась не способна принимать решения: «Я не могла выбрать между разными вариантами одной и той же фразы или определить, в какую сторону будет двигаться сюжет». И незаконченный роман стал напоминать, по словам писательницы, разросшийся куст или густой лес.
«Я долго злилась на свою болезнь: как это нечестно, сколького я лишена. Но теперь я понимаю, и сколько у меня осталось… вся история, вся литература, духовность, математика, искусство, наука». В 2013-м Кларк приехала на съемки телесериала по ее роману и была ошарашена тем, что все относились к ней как к автору. «Я-то уже привыкла думать о себе как об инвалиде, больной женщине средних лет. А тут никто на меня так не смотрел. Поразительно!»
Болезнь несколько отступила, и Кларк решила написать книгу, в которой не будет сотен персонажей и которая не потребует дополнительных исследований. «Я ощущала вес тех лет, когда я ничего не писала, и всех нерассказанных историй». Она вернулась к старому замыслу, возникшему еще в 1980-е годы, когда она посещала литературные курсы, посвященные творчеству Борхеса. Особо ее впечатлил рассказ «Дом Астерия» (1947) из сборника «Алеф» – рассказ о Минотавре с точки зрения самого чудовища, для которого и он сам, и его мир совершенно нормальны и привычны.
Борхесовский лабиринт соединился в сознании Кларк с образами из книги Клайва Стейплза Льюиса «Племянник чародея» (1955): недаром из нее взят эпиграф к роману. Поиск параллелей мы предоставляем читателям; отметим только, что один из героев «Пиранези» – почти полный тезка льюисовского мага и, в определенном смысле, его ровесник: он появился на свет в тот же год, что и сказка.
В эссе «Воображенные миры» (2009) Сюзанна Кларк рассказала о своей любви к «Хроникам Нарнии»:
«Все книги суть двери; а иные из них – платяные шкафы. В Оксфорде середины XX века К. С. Льюис провел нас сквозь шкаф в Нарнию; в „Хоббите“ и „Властелине Колец“ его друг Дж. Р. Р. Толкин подарил нам Средиземье, которое стало образцом для других миров. Чтобы создать Нарнию, Льюис соединил северный пейзаж, существ из древнегреческой мифологии и Белфаст своего детства. Что бы там ни говорили критики, Нарния – страна телесных наслаждений и страданий, там есть и танцы, и пиры, и вакхические празднества; но случалось так, что в Нарнии я чувствовала себя вымокшей насквозь, холодной и несчастной куда сильнее, чем в Средиземье.
Пуристы от фэнтези бывают очень озабочены внутренней согласованностью иных миров[1]; они одобряют аккуратное обращение Толкина с германскими культурами и языками, но возмущаются тем, что Льюис позволил нарнийским бобрам и фавнам читать книги и шить на швейных машинках. Такие читатели не понимают самой сути: эти вещи воплощают домашний уют, тепло, безопасность, добро. В воображенных мирах мы встречаем наши страхи, радости и потребности, преображенные в живых существ, предметы и пейзажи. Мы прикасаемся к символам и вступаем с ними в бой. Потому-то для нас воображенные миры зачастую более цельны, чем наш. Возникает странное чувство узнавания: да, вот таким мир и должен быть. Сколько детей в сердце своем ощущают, что они более принадлежат Нарнии, чем Шотландии, Англии или Калифорнии?»
(Далее в числе своих любимых авторов фэнтези Кларк назвала, помимо Льюиса, Толкина, Филипа Пуллмана, Терри Пратчетта и Урсулу Ле Гуин.)
В романе Сюзанны Кларк можно обнаружить отсылки (оставляем в стороне вопрос, насколько осознанные) к «Горменгасту» Мервина Пика, «Лотерее» Кристофера Приста, «Мосту» Иэна Бэнкса, «Острову накануне» Умберто Эко, «Дому листьев» Марка Данилевского. А главный герой романа получил свое прозвание в честь итальянского художника-графика Джованни Баттисты Пиранези (1720—1778), который бо́льшую часть жизни провел, изучая и зарисовывая римские здания, памятники и руины (циклы «Виды Рима», «Римские древности»). На некоторых гравюрах, как, например, на «Аппиевой дороге», фантазия художника нагромоздила фантастические статуи. Но самое прославленное творение Пиранези – цикл «Воображаемые темницы»: его огромные, почти гротескные сводчатые здания с бесконечными лестницами и переходами повлияли на искусство романтиков и сюрреалистов. По легенде, эти образы Пиранези увидел в бреду, во время приступа малярийной лихорадки. В романе сказано, что имя Пиранези «ассоциируется с лабиринтами»; замена «темниц» на «лабиринты» в речи героя неслучайна, хотя творения итальянского гравера, конечно, лабиринтоподобны. Однако в романе Кларк и помещения Дома, и расположенные в нем Статуи не списаны с гравюр Пиранези: писательница опиралась только на свои воспоминания о них.
