Боже, кто о чем.
— Бедный ты бедный, — закатываю глаза.
Он рукой находит мою грудь и чуть сжимает, разнося по телу острые импульсы удовольствия.
— Только ты в силах залечить мои раны.
— Черт с два, — пытаюсь вырваться, но почти сразу замираю, когда он прижимается ко мне бугром в штанах и не дает двинуться с места. — Не думай, что раз теперь ты здесь, я брошусь раздвигать перед тобой ноги.
— Не торопись с выводами, — усмехается он и бесит этим еще больше.
— Я придумала для тебя наказание, список большой, уже шестнадцать пунктов, — оборачиваюсь я и делаю шаг назад и вижу, как он забавляется. Я страдаю, а ему смешно. Сволочь.
— Очень надеюсь, что это что-то спортивное, — хохочет он и снова пытается меня схватить, но я тыкаю пальцем в грудь. — Ты отработаешь каждый, каждый, прожитый без тебя день.
Он лишь кивает и снова раскрывает руки.
— Я согласен на все, иди уже сюда, хватит тратить время.
— Ты же мое потратил, — возмущенно бурчу. Сложив руки на груди и отворачиваюсь. Не могу смотреть на эту белозубую сволочь, уверенного не только в своей привлекательности, но и в силе моей любви.
Он обнимает мое напряженное тело сильными руками, утыкается лбом в лоб, и сколько бы я не дергалась, не отпускает.
— Я не мог позвонить. Я знаю, что стоит мне услышать твой голос, и я бы дезертировал. Насть, я умирал без тебя, я люблю тебя. Я еще это в тот день понял, просто давать заднюю было поздно.
Таю. Таю перед ним как чертово мороженное, потому что верю каждому слову, потому что ему нет резона лгать. Но все равно…
— Если ты рассчитываешь что я так просто сдамся, то глубоко заблуждаешься.
— Верю, верю, что ты стала независимой гордой, что к тебе на кривой козе то неподъедешь, — невольно киваю на его слова. Конечно. Всем кроме него. — Теперь даже моего обаяния и признания в любви не хватит, чтобы свалить такую независимую скалу, как ты.
— Не хватит, — шмыгаю я носом и все-таки обнимаю его за талию. Только на мгновение. А потом можно и приступать к наказанию.
— Поэтому я привел тяжелую артиллерию.
— Я и если даже я скучала, ты выполнишь все, что я напридумывала, только тогда, может быть, я позволю тебе… Что за артиллерия?
— Козырной туз. Практически абонемент в твои трусики. Пожизненно.
— Пошляк… — Как же я поэтому скучала. Стараюсь выглядеть равнодушной, но от его тела не отлипаю. — Сомневаюсь, что будет все так просто, но можешь говорить.
— Я лучше покажу, — шепчет он берет за плечи и разворачивает к своей машине.
— Хочешь подарить своего коня? Я водить не умею.
— Научим, но тачка не причем. Иль, покажись.
Иль? Что за иль?
Из-за машины поднимается высокий смуглокожий мужчина. В таких штанах цвета хаки, как у Артема и точно такой летней стрижкой. Красивый, надо признать, но абсолютного незнакомый.
В мозгу вспыхивает порочная мысль, тайное желание большинства женщин.
— Ты охренел? — поворачиваюсь к Артему и тычу пальцем в незнакомца. — Считаешь, что групповушка поможет тебе избежать наказания, привел какого-то мачо! Да еще и в дом к моим родителям! Тебе на твоей войне совсем мозги отшибло? И что? Считаешь, я должна растечься? Пасть к твоим ногами и молить о любви?
В теле клокочет злоба, а их совместный смех только добавляет ей, как печке, огня.
Этот придурок, еще и пытается меня за руку взять. Бью его по конечности с размаху.
— Что ты ржешь?! Объясни все толком!
— Давай лучше я, — произносит этот незнакомец на чистом русском. И все бы ничего, вот только голос. Смутно знакомый и фраза такая, словно он меня знает.
Я смотрю на него. Уже более внимательно. Что-то шевелится в мозгу, какая то мысль, но я не могу ее поймать.
Слышу скрип двери, обернувшись, на пороге вижу отца. Такого лица я у него не видела. Никогда, бледного, словно пустого. А вот взгляд дикий и мимо меня — на странного мужчину.
Артем почему-то отходит в сторону.
Что происходит?
Я снова возвращаю взгляд на незнакомца и тело почему-то наливается тяжестью и в голове одна за другой плутают мысли. Ты знаешь его. Но откуда? Где я могла видеть это лицо с квадратной челюстью и большими глазами. Незнакомца. Некого Иля. Его лицо… такое смутно знакомое. И улыбка. Словно дом, в который хочется вернуться. Который никогда не забыть.
— Нет, не может быть.
— Пацанка, это же я.
— Ты, умер, — сглатываю тошноту и нелепый страх перед счастьем. Таким зыбким, зыбким. — Ты же умер!
Он качает головой и меня пробирает дрожь. Рыдание срывается с дрожащих губ и я снова кричу.
— Ты умер, умер! Папа, скажи что он умер! Мы хоронили его!
— Пропал без вести, — слышу голос отца — уже ближе и срываюсь.
Подбегаю, беру это, такое родное, такое незнакомое лицо и ощупываю со всех сторон, чтобы убедится что не приведение, что не мое больное воображение, что не сон.
— Васька, Васька мой вернулся. Папа — это Вася. Живой.
Руки брата тут же прижимают меня к себе, и я начинаю целовать его щеки, глаза лоб, чувствуя невыносимую боль в груди, но она не мешает, она как освобождение, как ключ от темницы, в которой я много лет сидела.
— Васька, мой, живой. Боже какое счастье. Мама! Мама! Иди сюда!
Висну у старшего брата на шее и слышу спиной голос отца.
— Он расскажет. Они все расскажет, если конечно, ты его сейчас не задушишь.
Отпускаю брата с улыбкой, отхожу на пару шагов, чувствуя взгляд Артема. Закрываю глаза и не веря мотаю головой.
Отец и брат обнимаются, такой силы эмоций на лице у старшего Ланского я не видела никогда, а такого крика от матери я никогда не забуду.
Она буквально слетает с крыльца и, рыдая в голос, кидается на шею сыну.
Я прикрываю дрожащими пальцами рот, продолжая плакать и мочить свою белую тунику. Но и прекратить не знаю как. Хочется кричать от счастья, от того, что оно теперь навсегда поселилось в этой семье.
Мама с отцом уводят Васю в дом, но он перед этим подходит ко мне и шепчет на ухо:
— Шах и мат, сестренка.
И мы остаемся вдвоем.
Я и человек вернувший мне брата. Моего, отошедшего на тот свет, брата.
Глава 30. Настя
Тишина между нами казалась оглушительной, а в глаза бил свет солнца и бликов машины, в голове шумела толчками кровь. Дыхание раз за разом перехватывает, потому что поверить в происходящее просто невозможно.
