Было двенадцать часов дня, когда три полуторки, с сидевшими в них немецкими диверсантами, переодетыми в форму бойцов НКВД, приблизились к Речушке. Лейтенант Генрих Рош приказал остановиться в укромном месте и провести разведку. Ему нужно было знать, какая ситуация на данный момент возле моста.
Вперёд отправились несколько разведчиков, а Рош под охраной двух солдат принялся в бинокль наблюдать за мостом. Великолепный немецкий бинокль позволял ему различить буквально каждую деталь. Вот двое советских солдат в гражданской одежде оборудуют позицию для пулемёта. Недалеко от них ещё люди в гражданской одежде копают окопы.
«Понятно. Значит, здесь русские оставили ополчение. Красной Армии нет. Тем лучше», – с удовлетворением подумал диверсант.
Мост охраняют ополченцы, а не регулярная армия. Значит, его захватить будет не очень сложно. В этом Рош абсолютно уверен. Что смогут поделать гражданские лица против хорошо подготовленных диверсантов Вермахта? Ничего! Даже если эти гражданские лица вооружены и превосходят «бранденбуржцев» в численности. Вот от Красной Армии с её комиссарами можно ожидать сопротивления. Они это уже доказали, чёрт бы их взял.
Генрих Рош внимательно наблюдал за русскими. Он старался ничего не пропустить. Кое-какие данные он вносил в свой блокнот.
Через час вернулись разведчики.
– Герр лейтенант, – по-русски сказал один из них в форме советского старшины, – разрешите доложить?
– Давай, и побыстрей, – тоже по-русски ответил ему Рош.
На задании они всегда говорили на русском языке, хотя, конечно, иногда кое-кто мог вставить слово-другое на немецком языке.
– Мост охраняют не более сотни солдат. Вернее, это так называемые ополченцы, насильно мобилизованные. Вооружены в основном винтовками. Есть два пулемёта. За час через мост проехало несколько советских машин. Беженцев нет.
То, что через мост ещё иногда проезжают отставшие от своих советские машины, Роша ничуть не пугало. Это им не помешает.
– Отлично. Через пять минут выезжаем.
Лейтенант Рош испытывал сильный душевный подъем, как всегда у него бывало, когда предстояло выполнить ответственную задачу. А то, что он её выполнит, у него не было сомнений. Он чувствовал за собой мощь Вермахта. Он его меч, который первым вонзится в живот русским.
73
Полуторка ехала по пыльной дороге и немилосердно подпрыгивала на ухабах. В другой раз старший лейтенант госбезопасности Александр Никаноров обязательно сделал бы замечание водителю, чтобы он знал, что офицеров нужно возить осторожнее, но сейчас ему было не до этого. Он сидел в кабине грузовика и едва сдерживал свой гнев на Алексея Орлова.
«Мальчишка! Сопляк! Остался на передовой. Подумаешь, герой какой нашёлся! Ну ничего. Пусть только вернётся. Я ему устрою…»
Что он устроит Орлову, когда тот вернётся, старший лейтенант никак не мог придумать. Что-то подсказывало ему, что лейтенант поступил на самом деле правильно, так, как нужно. И от этого он ещё больше злился, не только на Орлова, самовольно ушедшего в окопы, но и почему-то на себя.
«А кто Рюмина в Отдел доставит?» – в десятый раз спросил себя Никаноров, и от этого вопроса ему становилось легче. Конечно, никто не доставит. Только он сможет.
Старший лейтенант так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как полуторка остановилась. Только когда водитель, рядовой Чайка, вышел из машины и громко хлопнул дверцей, он вернулся к реальности.
– Что случилось, Чайка? – громко спросил Никаноров.
– Опять с мотором что-то, товарищ старший лейтенант. Сейчас посмотрю.
Через пару минут водитель доложил, что на ремонт мотора ему понадобится минут тридцать.
– Ну так давай делай. Не теряй время! – поторопил его старший лейтенант и вылез из кабины, чтобы немного размяться.
Октябрь выдался тёплым и на удивление не очень дождливым. Это радовало Никанорова, который вообще-то не очень любил месить сапогами грязь.
Возле борта полуторки появилась голова одного из солдат, охранявших Михаила Рюмина.
– Товарищ старший лейтенант, задержанный по нужде сходить хочет. Не может, говорит, больше терпеть.
– Ладно, проводите его. Вдвоём. И повнимательней!
На землю из грузовика спрыгнул солдат, отошёл на несколько метров, и после этого за ним последовал Рюмин, которому пришлось постараться, так как ему мешали связанные руки. Второй солдат спрыгнул последним.
Выглядел немецкий агент неважно. Это уже не был тот холёный военный корреспондент, которого можно было увидеть читающим стихи на дне рождения машинистки штаба фронта Маши Феклистовой. Его фигура как-то вся обмякла, голова поникла. Ходил он, едва волоча ноги, как будто его вес увеличился сразу в несколько раз.
– Что, Рюмин, боишься расстрела? – спросил Никаноров, приблизившись к немецкому агенту почти вплотную. Ему хотелось взглянуть в глаза предателя.
Когда Рюмин посмотрел на старшего лейтенанта, в его взгляде отразился ужас. Да, он боялся. До смерти боялся, что умрёт. Этот страх сделал серым его лицо, сгорбил фигуру, сковал движения. Но немецкий агент нашёл всё-таки в себе силы улыбнуться. Правда, улыбка у него получилась какой-то кривой и неестественной.
– Только дураки этого не боятся.
– Это ты правильно говоришь, – заметил Никаноров. – Никому не хочется умирать. Даже таким предателям, как ты.
Старший лейтенант замолчал, внимательно разглядывая Рюмина, который понуро стоял перед ним. Выждав несколько секунд, он продолжил:
– Но если всё нам до конца расскажешь, то трибунал может сохранить твою никчёмную жизнь. Отправишься в далёкие лесные края замаливать работой свои грехи перед Родиной.
– Свежо предание, да верится с трудом, – ответил немецкий агент, и в его голосе почувствовалась надежда.
«Всё расскажет как миленький, – удовлетворённо подумал старший лейтенант. – Дорожит жизнью. Надеется, что помилуют», – а потом приказал: – Ладно, Рюмин, можешь сходить, как говорится, до ветру. Или уже передумал? Нет? Тогда давай пошевеливайся. Оноприенко, Митрохин! Не спускать с него глаз!
– Руки хоть развяжите. Как я со связанными руками?..
– Ладно, Митрохин, развяжи, – приказал старший лейтенант.
Никаноров вынул пачку папирос и спички. Закурил. Как ехать дальше? Немцы наступают. Неизвестно, где они сейчас. Наши отступают. Кто где – непонятно. В любом случае нужно найти товарища Бегму. Сдать ему Рюмина, а что дальше – будет видно.
