Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
— Фальшивые документы? — удивилась я.
— Я не знаю, с какого возраста там можно вступать в брак, — признался Джейсон. — Это для страховки.
Фальшивки выглядели убедительно. В них было все по-настоящему: наши имена и адреса. Стояли только другие даты рождения. И как оказалось, брачный возраст в Вегасе начинался с восемнадцати лет. Поэтому фальшивые документы нам понадобились.
Джейсон спросил, согласна ли я сбежать с ним.
— Обойдемся без венчания в церкви и всего такого?
— Джейсон, свадьба есть свадьба. И если бы для нее достаточно было повернуть ключ зажигания в машине, я бы вышла за тебя прямо сейчас.
О чем я промолчала, так это о сексе. Сексе без страха и чувства вины. Я лишь боялась, что Джейсон не выдержит и проболтается товарищам. Или пастору Филдсу. Я предупредила: если узнаю об этом, свадьбе не бывать. И заставила Джейсона поклясться своей бессмертной душой, что он сохранит нашу тайну. Незадолго до этого я прочла одну религиозную книжку — предназначенную в основном для мужчин — и загибала уголки на тех страницах, где откровенно призывали никому не доверять. Предателями, говорилось в ней, в конечном итоге оказываются лучшие друзья. Всякий, мол, изливает кому-то свою душу. А может статься, что этот «кто-то» на деле вовсе не тот, кем кажется. Люди ненадежны. Что за параноик написал эти бредни? Ну, не важно — тогда они пришлись очень кстати. В общем, суть в том, что мы собрались пожениться в последних числах августа. Я уладила дела дома и объявила домашним, что отправляюсь участвовать в духовном семинаре на побережье. Лорен и остальным из «Молодежи» сказала, будто еду с семьей в Сиэтл. Так же поступил и Джейсон. Все было готово.
Господи,
Я пытаюсь выкинуть убийства из головы, но не знаю, смогу ли. Стоит забыть о них на минуту, как мысли возвращаются обратно. В поисках утешения я смотрю на белок, ищущих пищу на зиму в нашем саду, и в голове крутится мысль: их жизнь так коротка, что и во сне они, должно быть, переживают случившееся наяву. Значит, для белки нет разницы между сном и явью. Что, если то же происходит и с человеком, неуспевшим долго пожить? Тогда сон младенца будет продолжением бодрствования, и сон подростка в какой-то степени тоже… Почему-то от этой мысли становится легче…
Послушай, Боже,
Пусть у меня на машине не наклеены рыбки, птички или чего там еще любят эти зазнайки, мнящие себя святыми. Только ведь за рыбку к Тебе не полагается выделенная линия. Так что, думаю, Ты слышишь меня не хуже, чем других. Я, собственно, чего хочу Тебя спросить: Ты сам собираешься жарить в аду этих грязных мерзавцев, которые устроили бойню, или спихнешь работу дьяволу? Л то, если я могу чем-то помочь, только дай знак — и я готова.
Сейчас кажется странным, что мы с Джейсоном решили держать нашу свадьбу в тайне. Не из стыда или из страха — нам исполнилось восемнадцать (ну, почти восемнадцать), и закон стоял на нашей стороне. Поэтому в глазах государства и Бога мы могли хоть весь день напролет предаваться плотским усладам, лишь бы по ходу дела не забывали платить налоги и рожать детей. Иногда все в жизни кажется таким простым.
Нет, мне хотелось сохранить нашу свадьбу только для нас, как роскошный отель всего лишь для двух постояльцев. Если бы мы вначале обручились, а потом ждали окончания школы для свадьбы, она была бы другой. Нашей, конечно, и все же не совсем нашей. Были бы подарки, наставления о семейной жизни, непрошеные гости… Зачем это все? К тому же я совершенно не представляла, что буду делать после школы. Мои подружки мечтали отправиться на Гавайи или в Калифорнию, разъезжать на спортивных автомобилях и, если я правильно толковала их ответы в вопросниках для школьного альбома, поочередно вступать в тесные отношения с ребятами из «Живой молодежи», далеко не обязательно оканчивавшиеся браком. Для меня же счастье заключалось в собственном домике, где бегают пара ребятишек и откуда за тарелкой обеденного бульона в три часа дня можно видеть, как от острова Ванкувер по небу плывут облака.
Я считала, что Джейсон всегда сможет прокормить семью, пока я буду вести домашнее хозяйство — довольно редкое желание среди девочек моего круга. Один раз Джейсон спросил, где я собираюсь работать, и, узнав, что нигде, заметно обрадовался. В его донельзя религиозной семье презирали работающих девушек. Поэтому если бы я куда-нибудь и устроилась, то только затем, чтобы досадить его родителям. Особенно — папаше. Этот злой, чуждый благотворительности сухощавый хрыч прикрывал религией свой гнусный характер. Скаредность называлась у него «бережливостью», а глухость к окружающему миру и новым веяниям — «верностью традиции».
Мать Джейсона была не вполне трезва те несколько раз, когда мы с ней виделись. Должно быть, она сожалела о том, чем обернулась ее жизнь. Не мне ее судить. Только как этой паре удалось родить такую прелесть, как Джейсон, навсегда останется для меня неразрешимой загадкой.
Детальный рассказ о событиях в столовой помогает мне осознать, сколь далеко я теперь от земного мира, как быстро он уносится прочь. Поэтому я продолжу.
Едва отгремели первые выстрелы, завыла пожарная сирена. Митчелл ван Вотерс подошел к дверям, выругался и выстрелом снес трещавший в коридоре звонок. Чтобы разделаться со звонком в столовой, Джереми Кириакису понадобилось три выстрела, после чего наступившую тишину нарушал только град сыплющейся с потолка штукатурки. Из школьных недр продолжался звон, который теперь не утихнет до вечера: полицейские долго не будут отключать сигнализацию, боясь, что взорвутся самодельные бомбы, распиханные по школе, — бомбы из смеси бензина с чистящим порошком. Минуточку, откуда я помню этот рецепт? Ах да, конечно, вклад Митчелла ван Вотерса в школьную ярмарку. «Самый громкий взрыв за доллар». Это еще вошло в школьный альбом.
Но вернемся в столовую.
Вернемся ко мне и к трем сотням забившихся под столы учеников, мертвых или делающих вид, что умерли. К шести ботинкам, стучащим по белому полированному линолеуму. К сиренам приближающихся полицейских машин и карет «скорой помощи» — слишком тихим, слишком далеким.
«Триста человек, — прикидывала я. — Триста человек разделить на троих палачей… Так, будет сто человек на каждого. Долго же им придется расстреливать нас всех». Мои шансы остаться в живых казались теперь выше, чем вначале. Плохо было лишь то, что мы лежали в невыгодном месте, в центре столовой, в самой середине, которая в первую очередь бросалась в глаза. (В любой другой день этот центральный стол был бы предметом вожделения и зависти других школьников.) А вообще — завидовал ли кто-нибудь «Живой молодежи»? Наверное, нас считали ограниченными и замкнутыми, и, пожалуй, многие из «Молодежи» такими и были. Но только не я! Когда я шла по школьным коридорам, то обычно улыбалась спокойной, сдержанной улыбкой — не для того, чтобы завоевать друзей или не нажить врагов. А просто потому, что так проще и можно ни с кем не общаться. Вежливая улыбка — как зеленый сигнал светофора на перекрестке: радуешься, когда он горит, но тут же забываешь о нем, пройдя мимо.
Боже,
Если Ты устроил бойню только для того, чтобы поселить в наших душах сомнение, то не пора ли задуматься о других способах доносить до нас свои желания? Резня в школе? Где дети ели пряные сандвичи и запивали их апельсиновым «Крашем»? Как-то не верится, что Ты допустил бы такое. Бойня в школьной столовой означает только одно — Тебя нет. Каким-то образом, только по Тебе понятной причине, Ты решил покинуть столовую. Бросить детей.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
