В тот день, когда к нам пришел новый сотрудник, я понял, что свет в конце туннеля не появится. Встав со своих мест, юрист и исполнительные директора нашей компании объявили: «Познакомьтесь, это Брук Джонсон… мы очень рады, что она перешла к нам с такого-то канала».
Мисс Джонсон уж точно не обрадовалась знакомству со мной и моими коллегами. Как только она вошла, из комнаты словно выкачали весь воздух. Надежда и чувство юмора покинули нас. Последовало вялое рукопожатие; веселье, смех, блеск, всякая возможность развлечься канули в черную дыру, в воронку, как только перед нами предстало это сутулое мрачное существо — равнодушное, а порой неприкрыто враждебное.
Мы вышли, понимая, что это конец нашего пребывания на Food Network.
Разумеется, бизнес-модель, которую воплощала мисс Джонсон, оказалась весьма успешной. Чем бессмысленнее становилась программа, тем выше взлетал рейтинг. Затем последовала «чистка» среди шеф-поваров, создавших канал. Марио, Эмерил — да почти все, кто был повинен в грехе профессионализма, — оказались под запретом или отправились в изгнание, точь-в-точь как старые большевики. Они оказались непригодны для «эффективной бизнес-модели», которая, как мы скоро поняли, заключалась в приятных лицах, слащавых картинках и неудержимой лести зрителю.
Унизительная, отвратительная церемония вручения премии Food Network, неуклюжее шоу «Будущие звезды Food Network», дрянная дешевка под названием «Лучшие шеф-повара Америки» — каждая «сырая» халтура, которую они выпускали в эфир, достигала невероятных рейтинговых высот и собирала огромную аудиторию маменькиных сынков — мужчин в возрасте от двадцати двух до тридцати шести лет (ну или когда там, по статистике, люди впервые обзаводятся автомобилями). Чтобы угнаться за новыми требованиями — на уровне «ниже пояса», — от плиты отстранили даже бедного верного Бобби Флая. Ему пришлось столкнуться лицом к лицу с неуклюжими мужланами и участвовать в конкурсах по приготовлению крабовых котлет — тут он, разумеется, проиграл.
Если вам нужны еще какие-нибудь доказательства неизбежной победы «действующей бизнес-модели» Food Network — а это был сущий взбесившийся локомотив, детище жестокого гения Брук Джонсон, ее «пятилетний план», — посмотрите, что творится сейчас. Журналу Gourmet пришел конец; в то время как глянцевые журналы повсюду в крайне тяжелом положении, а газеты с полуторавековой историей закрываются по всей стране, журнал Everyday with Rachael Ray (под эгидой Food Network) и журналы Полы Дин процветают. Посредственность успешно распространяется повсюду.
Я понял, что так устроен мир. Противостоять посредственности — все равно что бороться с ураганом. Согнись (в идеале — подставь задницу) — или сломись.
Но возможно, вам нужны более яркие доказательства апокалипсиса?
Рейчел Рэй прислала мне корзину с фруктами. Ну, я и перестал говорить про нее гадости. Со мной несложно поладить, честное слово. Непринужденный жест доброй воли — и мне становится гораздо труднее плеваться ядом. Злиться и дальше — значит проявить неблагодарность, поступить по-хамски. Недоброжелательное отношение к дарителю не соответствует моему (возможно, искаженному) представлению о самом себе, потому что в глубине души я считаю себя джентльменом. Рейчел оказалась проницательна.
Другие же предпочли конфликт.
Итак, вечеринка после премьеры «Джули и Джулии», я стою у буфета, попивая мартини в обществе Оттавии, на которой женился в 2007 году, и двух друзей. Вдруг чувствую чье-то прикосновение. Рука ныряет под пиджак, проводит по спине, и я немедленно решаю, что это, должно быть, какой-нибудь хороший знакомый, раз он решился на такой поступок в присутствии моей жены. Оттавия несколько лет занималась боевыми искусствами; когда в последний раз ко мне привязалась назойливая поклонница, жена схватила ее за запястье и сказала: «Если не уберешь руки от моего мужа, я тебе всю рожу разобью». (Да-да, именно так она и выразилась. И это была не пустая угроза.)
Время вдруг замерло, как бывает во время автокатастрофы; у меня ушла секунда на то, чтобы обернуться, но я успел заметить особенно пугающую деталь: необыкновенное выражение лица жены. Застывший в улыбке рот, какой-то странный взгляд. Что за человек стоит за моей спиной, если Оттавия так смотрит на него? Отчего она замерла?
Я повернулся и увидел Сандру Ли.
В обычной ситуации, если бы какая-нибудь женщина вздумала погладить меня по спине, Оттавия немедленно перемахнула бы через стол и снесла жертве череп томагавком — точнее сказать, врезала бы локтем в солнечное сплетение, провела бросок и, наконец, пнула в челюсть. Но нет. Власть телевизионной Королевы Полуфабрикатов так странна и ужасна, что мы оба застыли, как загипнотизированные. Полагаю, Оттавия не рискнула нападать еще и потому, что рядом с Сандрой стоял ее бойфренд — генеральный прокурор штата Нью-Йорк и, вероятно, будущий губернатор Эндрю Куомо.
— Ты плохо себя ведешь, — сказала Сандра, видимо намекая на некоторые фразы, которые я отпустил в ее адрес. Если я ничего не путаю, я назвал ее «гибридом Бетти Крокер и Чарльза Мэнсона».[12] Возможно, даже «воплощенным злом». Не исключаю, что я мог употребить и выражение «военное преступление», когда говорил о некоторых печально знаменитых поделках Сандры — например, о пироге «Кванза».[13]
Честно говоря, не помню, что я чувствовал, когда хищные холодные пальцы пробирались по моему позвоночнику, спускаясь на бедра, словно какие-то ужасные жвалы. Сандра как будто искала местечко помягче, чтобы впиться мне в почки или в печень. Вспоминая тот вечер, я не сомневаюсь, что, как Ральф Крэмден,[14] твердил: «Господи, Господи, Господи…»
Нет, это было больше похоже на «Мыс страха».[15] Грегори Пек и его семья, ошеломленные появлением Роберта Митчема, стоят в дверях — угроза еще не вышла за рамки общепринятого поведения, секунды идут, герои думают: «Может быть, вызвать полицию… теперь? Или… теперь?» Незваный гость еще не пересек черту, но дал понять: «Я могу прийти, когда захочу».
