Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Когда они начинают прощаться, я тихо ретируюсь в свою комнату. Облегчение от того, что мама Бена не рассказала моей, как нашла меня тогда с Беном, смешивается с печалью. Она испытывает то же, что и я: чувство потери.
Бен был их сыном больше трех лет, с тех самых пор, как его память стерли. Он рассказывал мне, что они были близки. Меня так и тянет побежать к ней, разделить с ней эту боль, но я не осмеливаюсь.
Крепко обнимаю себя руками. Бен. Шепчу его имя, но ответить он не может. Боль, словно удар кулаком в живот, заставляет согнуться. Я чувствую себя разбившейся на миллион кусочков. Раньше мне пришлось бы любой ценой пресечь в себе подобные чувства, иначе мой «Лево» тотчас же вырубил бы меня. Теперь же, когда он не работает, боль столь острая, что я хватаю ртом воздух. Как операция без наркоза: я будто чувствую где-то глубоко внутри лезвие ножа.
Бена нет. Несмотря на путаные обрывки воспоминаний, теперь мой мозг работает уже лучше. Бен исчез и больше никогда не вернется. Даже если он выжил после того, как срезал свой «Лево», лордеры ни за что бы не оставили его в живых. С воспоминаниями приходит осознание: те, кого лордеры забирают, уже не возвращаются. Это понимание столь болезненно, что хочется оттолкнуть его, спрятаться от него. Но память о Бене — это то, что я должна сохранить. Эта боль — все, что у меня от него осталось.
Его мама выходит из дверей минутой позже. Какое-то время она просто сидит в машине, сгорбившись над рулем, и лишь затем запускает двигатель. Когда она отъезжает, начинает накрапывать дождь.
После ее отъезда я настежь открываю окно, высовываюсь и протягиваю руки в ночь. Холодные капли падают на кожу вместе с горячими слезами.
Дождь. В нем есть что-то важное, что-то брезжит в сознании, потом ускользает прочь.
ГЛАВА 4Я склоняюсь над своим рисунком, рука — правая рука — неистово порхает над листком, рисуя листья, ветки. Новый учитель рисования, которого, наконец, нашла школа, не внушает ни опасности, ни вдохновения. Никакой. И в подметки не годится Джинелли, которого заменяет. Но пока я могу рисовать что угодно, пусть даже просто деревья, как велено, мне наплевать, что он скучный и пресный.
Ходит по классу, время от времени делая вежливые замечания, потом останавливается за моим плечом, изрекает «хмм... хмм... интересно» и идет дальше.
Я смотрю на свой листок. Целый лес злобных деревьев, и в тени под ними какая-то темная фигура с глазами.
Как бы воспринял это Джинелли? Он сказал бы: притормози, прояви больше старания, и был бы прав. Но такая необузданность ему бы тоже понравилась.
Начинаю заново, умиротворенная скрипом угля по бумаге. Деревья уже не такие злобные,
и теперь уже сам Джинелли смотрит из их тени. Никто, кроме меня, не узнал бы его тут: мне известно, что бывает, когда рисуешь пропавших, вроде него. Нет, я рисую его таким, каким, мне кажется, он мог быть — молодым человеком, скрывающимся в наброске. Не стариком, которого утащили лордеры.
Час спустя сканирую свою карточку у дверей в класс для самоподготовки и вхожу. Направляюсь к заднему ряду...
— Кайла?
Я останавливаюсь. Этот голос... здесь? В нерешительности оборачиваюсь. Нико стоит, прислонившись к учительскому столу. Улыбается медленной, ленивой улыбкой.
— Надеюсь, тебе сегодня лучше.
— Да, спасибо, сэр, — отвечаю я, поворачиваюсь и умудряюсь дойти до задней парты, не споткнувшись.
Его присутствие в качестве скучающего дежурного учителя, который следит, чтобы мы занимались молча, не должно было удивить. Они все время меняются, так что рано или поздно должна была настать и очередь Нико. Тем не менее я не ожидала столкнуться с ним так скоро и теперь сижу несколько минут, держа руки на коленях, пока они не перестают дрожать.
Открываю домашнее задание по алгебре — его я делаю обычно без труда, так что и притворяться особенно не приходится. Сижу, смотрю на страницу, не забыв взять ручку в правую руку.
На столе перед Нико стопка тетрадей на проверку, однако я вижу, что он притворяется так же, как и я, а сам то и дело поглядывает в мою сторону. Разумеется, я бы не знала этого, если бы сама не наблюдала за ним.
Я вздыхаю и пытаюсь решить уравнение с переменными, но цифры расплываются, не слушаются, а мысли скачут туда и сюда. Рассеянно вожу ручкой по краям листа, потом рисую цветочные узоры вокруг даты, которую, как обычно, проставила вверху.
Вдруг взгляд мой отчетливо фокусируется на цифрах: 3.11. Третье ноября. И в следующий миг очередной кусочек пазла с почти слышным щелчком становится на место: сегодня мой день рождения. Я родилась в этот день семнадцать лет назад, но я единственная, кто это знает.
По рукам пробегают мурашки. Мне известна дата моего настоящего дня рождения, а не та, которую назначили в больнице, когда изменили мою личность, украли мое прошлое.
Мой день рождения? Я мысленно прощупываю эту фразу со всех сторон, но не нахожу больше ничего. Ни тортов, ни вечеринок, ни подарков. Одна только дата. Воспоминаний, которые должны были бы ей сопутствовать, нет. И все же я чувствую, что в глубинах моего мозга таится еще много всего такого, что я могла бы узнать, если бы копнула поглубже.
Некоторые из вернувшихся воспоминаний — просто голые факты, словно я прочла досье на
себя и какие-то куски вспомнила, а какие-то нет. Все это не вызывает у меня никаких эмоций.
Из веб-сайта о пропавших детях известно, что меня звали Люси и что я исчезла в возрасте десяти лет, но из той жизни я не помню ничего. Потом я вновь появляюсь — подростком, уже с Нико, и только из того периода ко мне прокрадываются воспоминания. О том же, что было раньше, — ничего.
Нико... Вот у кого могут быть ответы. Все, что мне нужно, это сказать, что я его помню. Но действительно ли я хочу все это знать?
Когда звенит звонок, я медлю, несмотря на то что все инстинкты во мне кричат, требуют скорее бежать и избавить себя от этого выбора — говорить с ним или нет — до тех пор, пока я не разберусь, что все это значит. Я медленно иду к двери, у которой стоит Нико. Все остальные ученики уже ушли. Мы одни.
«Ну, иди же», — приказываю я себе и намереваюсь пройти мимо.
— С днем рождения, Рейн, — говорит он, понизив голос.
Я оборачиваюсь. Наши глаза встречаются.
— Рейн? — шепчу я. Примеряю имя к себе, пробую его на вкус. Рейн[1]. Еще одно воспоминание всплывает, яркое и отчетливое. Я выбрала это имя сама три года назад, когда мне исполнилось четырнадцать. Я помню!
Это мое имя. Не Люси, имя, которое мне дали родители при рождении. Не Кайла, как назвала меня какая-то равнодушная медсестра, заполнявшая больничный бланк после того, как мне стерли память. Рейн — вот мое настоящее имя. И, словно произнесенное вслух, оно наконец рушит последнюю преграду в моей душе.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
