Позднее Тельберг писал в дневниках, что «телеграф и газеты так дружно переврали мою фамилию, что последняя трансформация в одной провинциальной газете выглядела следующим образом: «Известный еврей Шальберг нанялся за сто тысяч рублей защищать гнусного святотатца; вся христианская адвокатура возмущена очередной еврейской наглостью». Будучи от рождения христианином, и притом очень кротким, я прямо испугался, не вызову ли я волны еврейских погромов».
Впоследствии Тельберг сделал-таки вполне успешную карьеру, вплоть до того, что на короткое время стал министром юстиции (правда, не Российской Империи, а в правительстве А.В.Колчака; на его долю выпадет участие в расследовании обстоятельств гибели царской семьи). Тельберг сумеет бежать в конце 1919 года в Китай, а перед Второй мировой – в США, где и закончит свои дни в середине 50-х, вполне благополучным и успешным человеком.
А в 1904 году российские газеты писали, что Тельберг защищал святотатца по методу «а ля Горький»: мол, в том, что Чайкин стал вором и безбожником, виноват не он, а общество; он вырос подкидышем, потом пастушил на Дону, с 24 лет стал профессиональным ростовским вором… Выходило так, что Чайкин – изгой общества, у него не было другого выбора в жизни, кроме как стать преступником, стало быть, и судить его строго нельзя.
Лев Толстой, незадолго до того преданный анафеме за свою антицерковную, антихристианскую деятельность, прислал Тельбергу телеграмму-поздравление «за дух искренности и человечности, который так редко бывает в адвокатских речах». Несчастный Георгий Тельберг проклял тот день, когда ступил на адвокатскую стезю. Многие друзья просто перестали с ним общаться! Порядочные люди не подавали ему руки…
Но тем не менее Тельберг честно выполнил свой профессиональный долг.
Вина почти всех подсудимых была доказана, и они были приговорены к различным срокам заключения: Варфоломей Андреевич Стоян (Федор Чайкин) – к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 12 лет, Ананий Тарасович Комов – к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 10 лет, ювелир Николай Семенович Максимов – к лишению всех особых, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и воинского звания и исправительным арестантским отделениям на 2 года и 8 месяцев, сожительница Чайкина Прасковья Константиновна Кучерова и ее мать Елена Ивановна Шиллинг – к тюремному заключению на 5 месяцев и 10 дней каждая. Церковный сторож Федор Захаров был оправдан. Приговор огласили 29 ноября. В этот день далеко на Востоке пал Порт-Артур…
Федор Чайкин и Прасковья Кучерова перед попыткой бегства
Лишь благодаря пламенным речам Георгия Тельберга Чайкина осудили «всего» на 12 лет каторги в сибирских рудниках. Через полтора года Чайкин бежал, а еще через год был пойман в момент ограбления церкви в Ярославле (запомните название города!), посажен в кутузку и, как объявили в народе, застрелен охранниками при попытке бегства. Однако на самом деле Чайкина просто спасли от людского гнева (а скорее, сохранили «на всякий случай» – и от попыток побега, и, главное: а вдруг святотатец одумается и даст новые, правдивые показания?). Его пожизненно заточили в шлиссельбургскую крепость. Через несколько лет преступник начал проявлять признаки умопомешательства, а когда незадолго до революции умирал, то наотрез отказался от исповеди. Но и на смертном одре полубезумный Чайкин упрямо твердил, что не сжигал Казанскую икону…
…После оглашения приговора, как свидетельствует пресса, «публика вышла из зала суда в подавленном состоянии».
Действительно, ответ на самый главный, самый волнующий вопрос: «Где икона?» – так и не был найден.
«Прошло немало лет, но и сейчас эта покрытая тайной кража вызывает неподдельный интерес у всех любителей отечественной истории. И кто знает, может, со временем завеса над этой тайной приоткроется…». Так написал один из современных исследователей этого запутанного дела Г.А.Милашевский.
ПОСЛЕ СУДА: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Окончательно убедить опытных сыщиков на предварительном следствии Чайкин не сумел – а преступник поначалу заявлял, что, дескать, сжег Казанскую икону в печи, чтоб доказать, что никакая она не чудотворная. И ведь в печке действительно нашли обугленные доски, по размеру соответствовавшие похищенному образу. Но и Кошко, и Тельберг были убеждены (или сердцем чувствовали?), что Чайкин либо спрятал, либо передал святыню сообщнику. А размеры сожженной иконы совпадали не только с параметрами чудотворной Казанской, но и образа Спаса Неукротимого, который, по мнению Соколова, и был похищен для того, чтобы ввести следствие в заблуждение. (Обычно Чайкин сдирал драгоценную ризу прямо в храме, а сам образ оставлял, а тут вдруг сразу две одинаковые по размеру иконы вместе с окладами забрал!) Кошко и Тельберг справедливо полагали, что Чайкин не такой дурак, чтобы жечь икону, за которую он мог получить в сотни раз больше, чем за снятые с нее драгоценности.
Итак, Чайкина и его сообщников осудили только за похищение церковного золота и драгоценностей. А поиски самой чудотворной иконы продолжались (и продолжаются по сей день!). Основной версией поначалу была такая: икона передана неизвестному сообщнику Чайкина и вывезена за границу. Министерство внутренних дел связалось с зарубежными коллегами… Ничего.
Другая версия: похищение древней иконы – «заказ» староверов. Ведь Казанский образ был прославлен задолго до никоновской реформы и потому особо чтился раскольниками. Эту версию тайно разрабатывал все тот же Аркадий Францевич Кошко, ставший спустя какое-то время после суда над святотатцами начальником московской сыскной полиции. В 1909-м казанский дознаватель Николаев, минуя свое начальство в лице полицмейстера Панфилова (которому Николаев не доверял), напрямую доложил знаменитому Кошко, этому «русскому Шерлоку Холмсу» (так называл его сам царь), что знает, где искать украденную святыню. Аркадий Францевич в обстановке строжайшей секретности посылает в Казань своего лучшего агента Михаила Прогнаевского, и тот втирается в доверие к местным раскольникам. Наконец, умоляет их дозволить ему приложиться к подлиннику Казанской иконы Божией Матери: мол, братья по вере, образ-то где-то у вас… И простодушные старообрядцы «раскалываются»: дескать, чудотворная Казанская икона похищена по заказу купчихи-миллионерши Шамовой, раскольницы. И содержится образ у нее. Казалось бы, осталось только провести у Шамовой тщательный обыск, но… Агента, посланного Аркадием Кошко, уже рассекретили (кто – староверы или местная полиция?), фотокарточку Прогнаевского передали казанскому полицмейстеру Панфилову, а тот якобы предупредил Шамову. Обыск оказался бессмысленным, а дознавателя Николаева Панфилов уволил с должности. Впрочем, вскоре уволили и самого Панфилова – ему было отказано в доверии.
А слухи о возобновлении следствия волнами расходились по всей империи, несмотря на всю «секретность».
В Шлиссельбургском каземате не спускали глаз с Чайкина: а вдруг раскается (раскаялся же в свое время Уфимцев, пытавшийся взорвать чудотворную Знаменскую икону!) Чайкин был замкнут и необщителен. Однако «политические», содержавшиеся в Шлиссельбургской крепости в одно время с Чайкиным, неизменно выказывали ему свой решпект и уважение: во время прогулок во дворике почтительно кланялись вору-«клюквеннику» (так в уголовном мире издавна именуют тех, кто специализируется на кражах из церквей). И убийцы Петра Столыпина, и Георгий Орджоникидзе, завидев Чайкина, осознавали, что никто из них не сумел нанести столь сокрушительный удар по империи, символом которой было триединство: «Вера. Царь. Отечество». Необразованный вор Чайкин – этот да, этот сумел, когда лишил Православную Русь ее главной святыни…
