Два последующих дня, до прибытия Вест-Индского конвоя, Хорнблауэр и Симпсон под началом Чока вели странную жизнь дуэлянтов, вынужденных общаться перед поединком. Хорнблауэр тщательно (как делал бы в любом случае) исполнял любые приказы Симпсона; тот отдавал их, явно смущаясь. За эти два дня Хорнблауэр отшлифовал свою первоначальную идею. У него было время подумать, пока он обходил доки в сопровождении морского патруля. Он спокойно все взвесил — а отчаявшийся семнадцатилетний мальчик иногда может быть вполне объективен. Это было не сложнее, чем просчитывать шансы при игре в вист. Ничто не может быть хуже жизни на «Юстиниане», даже (это он решил давно) смерть. Здесь ему предоставляется возможность умереть легко, с дополнительным плюсом в виде шанса убить Симпсона. Тут мысли Хорнблауэра приняли другой оборот — идея, блеснувшая в мозгу, заставила его остановиться, так что патруль, не успев затормозить, налетел на него сзади.
— Простите, сэр, — сказал старшина.
— Ничего, ничего, — отвечал Хорнблауэр, глубоко погруженный в свои мысли.
Впервые он высказал свое предложение в беседе с Престоном и Данверсом, подштурманами, которых сразу по возвращении на «Юстиниан» пригласил в секунданты.
— Мы, конечно, согласны, — сказал Престон, с сомнением глядя на зеленого юнца. — Как вы собираетесь драться? Вы оскорбленная сторона и можете выбирать оружие.
— Я думал об этом с тех пор, как он меня оскорбил, — произнес Хорнблауэр, оттягивая время. Не так-то просто выложить подобную идею.
— Вы хорошо фехтуете? — спросил Данверс.
— Нет, — ответил Хорнблауэр. По правде сказать, он ни разу не держал в руках шпаги.
— Тогда пистолеты, — сказал Престон.
— Симпсон, наверное, хороший стрелок, — предположил Данверс. — Я бы сам перед ним не встал.
— Полегче, — поспешил Престон, — не пугай его.
— Я не боюсь, — ответил Хорнблауэр. — Я сам об этом думал.
— Вы об этом так спокойно говорите? — удивился Данверс.
Хорнблауэр пожал плечами.
— Может быть. Мне все равно. Но я думаю, шансы можно сблизить.
— Как?
— Их можно совсем уравнять, — начал Хорнблауэр, беря быка за рога. — Нам дают два пистолета, один заряжен, другой — нет. Мы с Симпсоном выбираем, не зная, какой заряжен. Встаем в ярде друг от друга и по команде стреляем.
— Господи! — воскликнул Данверс.
— По-моему, так нельзя, — сказал Престон. — Это значит, что одного точно убьют.
— Для того и дуэль, — возразил Хорнблауэр. — Если условия честные, возражений быть не должно.
— А вы не струсите? — засомневался Данверс.
— Мистер Данверс… — начал Хорнблауэр, но Престон вмешался.
— Хватит нам одной дуэли в нашей команде. Данверс просто хотел сказать, что сам бы на это не решился. Мы обсудим с Кливлендом и Хетером, посмотрим, что они скажут.
Через час предложенные условия дуэли стали известны всему кораблю. На беду Симпсона, у него не было на «Юстиниане» настоящих друзей. Секунданты Хетер и Кливленд не собирались отстаивать его интересы и, немного поломавшись для вида, приняли условия. Тиран мичманской каюты расплачивался за свою жестокость. В глазах некоторых офицеров читалось циничное удовольствие; часть офицеров и матросов смотрели на Хорнблауэра и Симпсона с тем любопытством, которое у некоторых вызывает смерть, — как если бы оба противника были приговорены к повешению. В полдень лейтенант Мастерс послал за Хорнблауэром.
— Капитан поручил мне провести расследование по поводу дуэли, мистер Хорнблауэр, — сказал он. — Мне поручено принять возможные меры к ее предотвращению.
— Да, сэр.
— Зачем настаивать на сатисфакции, мистер Хорнблауэр? Насколько я понимаю, дело в нескольких резких словах, произнесенных за вином и картами.
— Мистер Симпсон в присутствии двух офицеров с другого корабля обвинил меня в шулерстве.
Это было существенно. Свидетели — не члены корабельной команды. Если бы Хорнблауэр согласился счесть слова Симпсона руганью пьяного задиры, на них можно было бы не обращать внимания. Но при той позиции, которую Хорнблауэр занял, дело нельзя было замолчать, и Хорнблауэр это знал.
— Даже в этом случае сатисфакция возможна без дуэли.
— Если мистер Симпсон принесет мне извинения в присутствии тех же двух джентльменов, я буду удовлетворен.
Хорнблауэр знал, что Симпсон не трус. Он скорее умрет, чем принесет формальные извинения.
— Ясно. Насколько я понимаю, вы настаиваете на довольно необычных условиях дуэли?
— Такие прецеденты были, сэр. Как оскорбленная сторона я имею право выбирать любые честные условия.
— Вы говорите, как крючкотвор, мистер Хорнблауэр.
Этого намека было достаточно. Хорнблауэр понял, что слишком много болтает, и решил впредь попридержать язык. Он стоял молча и ждал, чтобы Мастерс закончил разговор.
— Итак, вы твердо решили, мистер Хорнблауэр, продолжать это смертоубийственное дело?
— Да, сэр.
— В таком случае капитан велел мне лично присутствовать при дуэли, ввиду необычных условий, на которых вы настаиваете. Должен поставить вас в известность, что попрошу секундантов это устроить.
— Да, сэр.
— Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
Мастерс разглядывал уходящего Хорнблауэра еще внимательнее, чем в первый раз. Он искал следы слабости или колебаний, вообще следы хоть каких-нибудь человеческих чувств — и не находил их. Хорнблауэр принял решение, взвесил все «за» и «против» и логически рассудил, что, хладнокровно избрав путь действий, глупо поддаваться эмоциям. Условия дуэли, на которых он настаивал, были математически наиболее благоприятны. Если он когда-то мечтал умереть, лишь бы избавиться от тирании Симпсона, предпочтительней равный шанс избежать ее, оставшись в живых. Далее, если Симпсон — лучший стрелок и фехтовальщик (а так оно наверняка и есть), равные шансы опять-таки математически наиболее благоприятны. Нечего жалеть о выбранном пути.
Все хорошо: математические выкладки были безупречны, но Хорнблауэр с удивлением обнаружил, что математика — это еще не все. В тот жуткий вечер он несколько раз цепенел, вспоминая, что завтра утром придется поставить на карту жизнь. Один шанс из двух, что его убьют, сознание его прервется, тело остынет, а мир, как ни трудно в это поверить, будет существовать уже без него. Мысль эта повергала Хорнблауэра в дрожь. Времени для размышлений было предостаточно, ибо дуэльный кодекс, предписывавший противникам избегать друг друга до поединка, принуждал его к уединению, насколько возможно уединиться на переполненной палубе «Юстиниана». Этой ночью он вешал гамак в подавленном состоянии духа, чувствуя необычайную усталость; когда он раздевался в промозглом твиндеке, его знобило. Он завернулся в одеяло, мечтая расслабиться в тепле, и не смог. Задремывая, он тут же просыпался в тревоге, вертелся с бока на бок, слушая, как корабельный колокол отбивает каждые полчаса, и все сильнее стыдился своей трусости. В конце концов он даже порадовался, что завтра его жизнь зависит от чистой случайности. Будь он вынужден положиться на твердость руки или глаза после такой ночи, можно было бы считать себя мертвецом.
