Не могу сказать, что учеба давалась тяжело, но все же иногда я готова была вышвырнуть книги в окошко, а следом выпрыгнуть сама, просто ради того, чтобы побыть на воле! Да что там, хотя бы сбегать на кухню и разузнать, что сегодня готовят на обед, на конюшню — полюбоваться княжескими скакунами и угостить их солеными сухариками или яблоком, на псарню — посмотреть, так ли хороши здешние волкодавы, как о них толкуют, или наши были лучше? Да хоть на скотный двор — маленькие поросята такие забавные, а ягнята — те просто прелесть!
Но куда там… Нельзя, не положено, благородной девице не пристало ступать иначе как по разостланным коврам или надраенному до блеска полу, и не приведи Создатель замарать руки!
Я долго не могла взять в толк, что такого случится с моими руками, если я поглажу собаку или барашка? Запачкаются? Так всегда помыть можно…
Как по мне, от вышивания они страдали куда сильнее — я вечно до крови колола себе пальцы непривычно тонкими иглами! Матушка моя, по правде говоря, вышивание терпеть не могла, зато умела прясть и ткать: старый-престарый, еще прабабушкин ткацкий станок она привезла с собой, когда вышла замуж за моего отца.
Я, помню, могла подолгу сидеть и наблюдать, как кружится веретено или снует челнок в ее пальцах, а потом и сама понемногу выучилась этому ремеслу. Конечно, у меня не получалась такая тонкая и ровная нить, как у нее, да и соткать я могла разве что дерюжку, но матушка говорила, что в моем возрасте у нее и этак не получалось, всему свое время. И кружева она тоже умела плести, жаль, меня не успела как следует выучить, я знала только самые простые узоры. Ну а шить в нашем замке любая худо-бедно умела, и я тоже сидела со всеми женщинами: дел всегда хватало. По малолетству мне доверяли разве что края подрубать, но с ходу ведь шелковый ковер не выткать! Так и проходили долгие зимние вечера: кто шил, кто вязал, кто прял, а еще непременно рассказывали длинные истории… Я тоже рассказывала, потому что, хоть еще ничего толком не видала в жизни, у меня получались складные и затейливые «враки», как называла мои выдумки кормилица.
Тут было похожее обыкновение: дамы вышивали, а кто-нибудь читал вслух. Об этом мне сказала Мадита, когда я пожаловалась на обучавшую меня мастерицу. (Та, услышав о кружеве, только поджала губы и велела выбирать шелка для вышивки, а еще распустить вчерашнюю работу и сделать заново — дескать, ни одного стежка ровного нет, все вкривь да вкось!) Мол, если я буду стараться, то и меня допустят в дамский круг, а то я пока вроде котенка: вместо того чтобы вышивать, с клубком играю да нитки путаю, какие уж там кружева…
Мне же почему-то казалось, что, даже если я превзойду мастерством свою суровую наставницу, мне все равно не разрешат вышивать со всеми вместе. Странное дело: обо мне не могли не слышать, но никто даже не попытался меня увидеть! Случись такое у нас, привези раненый всадник дочь не последнего человека в округе, от желающих помочь и утешить отбоя бы не было! Конечно, от такой заботы тоже скоро взвыть захочется, но чтобы ни одна сердобольная или попросту любопытная дама не попробовала со мной повидаться и расспросить… Не верилось мне в подобное, вот только объяснить эту странность я никак не могла.
Мадита, когда я напрямик спросила ее, почему мне дозволено видеться только с наставниками да слугами, удивленно округлила глаза и сказала, что так распорядился его светлость по совету лекаря. Дескать, я и без того пережила страшный удар, лишившись и родителей, и дома, а если меня начнут расспрашивать, то я могу опять заболеть от расстройства…
«Или что-нибудь вспомнить», — подумала я тогда, потому что много размышляла об этом. Все, что было до того момента, как я очнулась в кровати под балдахином, исчезло из памяти. Я помнила, как мы ужинали с родителями — охотники настреляли горных перепелок, а они по осени чудо как хороши! — и собаки вертелись под ногами, выпрашивая подачки. Отец говорил о том, что скоро к нам пожалуют гости и это не ко времени, потому что осень на перевале — пора горячая, куда там лету! Нужно готовиться к зиме, а в этом году, по всем приметам, она должна быть ранней. Словом, не до того, чтобы развлекать гостей…
А вот кто должен приехать, отец не сказал. Или я просто не обратила внимания: мало ли у нас бывало народу!
Может, под видом гостей как раз и заявились те самые разбойники? Нанялись в охрану обоза, например, если ожидался какой-нибудь купец — такое ведь случалось, и не так уж редко! Если обоз большой, товар дорогой, то и охраны берут много… Но не столько же, чтобы справиться с отцовским отрядом? Или дело в том, что он не ожидал подвоха? Когда нападают исподтишка, даже лучшие бойцы не помогут… А если это произошло ночью, так тем более.
Еще я помнила огонь и крики, но и только. Как начался пожар, кто куда бежал и что делал? Все будто испарилось, словно вода на раскаленном камне!
Конечно, в те годы я мыслила еще не так складно, но ведь недаром слышала столько историй о подобном предательстве! Не так уж трудно было догадаться, как могло обстоять дело.
Но как же Ривон спас меня? Отец передал ему меня и приказал скакать что есть сил, не щадя коня? Или он сам, увидев, что господин погиб или смертельно ранен, принял такое решение? Или вынес меня из огня? Если я надышалась дымом или ударилась головой, тогда понятно, почему ничего не помню. Увы, вопросов было множество, но ответить на них было некому.
А еще мне хотелось бы знать, сумели ли разбойники завладеть отцовской казной. Ведь все это устроили ради богатой поживы! Но если замок горел, то подобраться к подвалам было ой как непросто, а войти внутрь и найти что-нибудь — и того не легче. Я надеялась, что раз уж так вышло, то замок рухнул и похоронил под обломками всех этих негодяев рядом с сокровищами, которыми они так хотели завладеть! Ну а чудовища из Запределья пускай вечно вливают им в глотки расплавленное золото, пока не утолят их жажду наживы…
Мне, признаюсь, хватило бы весточки о том, что разбойников изловили и повесили, но увы — об этом ничего не было слышно. Даже словоохотливая Мадита разводила руками и говорила лишь, что негодяи будто улетучились вместе с дымом пожарища. Никто ничего не видел и не слышал. И хоть князь приказал искать преступников со всем тщанием, их и след простыл.
* * *
Своего нареченного (и подумать-то о таком странно!) я почти не видела, и очень славно. Впрочем, он не так часто появлялся в отцовском замке. Насколько мне удалось узнать из разговоров слуг, старый князь обычно посылал сына разбирать тяжбы упрямых землевладельцев (и если понадобится, останавливать распри силой), разыскивать тех самых грабителей с большой дороги, благо их хватало… Наверно, он считал, что таким образом сын получит бесценный жизненный опыт, и нимало не беспокоился о том, что Райгор с каждым годом становится все более жестоким и опасным. Во всяком случае, в замке его побаивались точно так же, как и самого князя Даккора, а еще я не раз слышала, как молоденькие служанки жаловались — проходу не дает!
Оно бы и ничего, говорили они, так уж у вельмож заведено. Только другие, бывает, если и зажмут в уголке, так потом подарят что-нибудь или хоть слово доброе скажут. Иному старичку много уже и не надо, а отблагодарит за ласку он очень даже недурно. С Райгором же, хоть он был и молод, и собой недурен, никто не желал иметь дела, от него прятались по углам. Почему так, девушки сами не могли объяснить. Противно — и все тут! Одна горничная, посмышленее остальных, придумала, с чем сравнить: сказала, ветошью себя почувствовала — руки вытерли или там сапог, которым в коровью лепешку наступили, бросили, пнули и дальше пошли.
