Она видела бледное, осунувшееся лицо, глаза словно большие темные озера боли, волосы, в беспорядке повисшие вдоль щек. Она повернула голову и заметила на спине кровь, которая сочилась сквозь хлопковое платье, оставляя темные влажные пятна.
Она принялась медленно раздеваться, любое движение причиняло ей боль. Ей с трудом удалось стянуть платье и белье со спины, где кровь запеклась и присохла к ткани. Не раз она была близка к обмороку, но знала, что должна избавиться от своей покрытой пятнами одежды.
В конце концов ей удалось раздеться, и она завернулась в старенький фланелевый халат, села к туалетному столику и невидящими глазами уставилась в темноту комнаты. Она ничего не чувствовала, но ясно слышала слова дяди: «Ты не получишь еды, и если не согласишься выйти замуж за полковника Джиллингема, то я буду бить тебя снова, и снова, и снова…»
Она знала, что не раз с тех пор, как она поселилась в доме дяди, он был готов побить ее, как бил своих собак и лошадей. В доме шепотом рассказывали, что он избил одного из мальчиков-конюхов, да так, что родители мальчика грозили подать на него в суд.
Он был человеком дикого нрава, неконтролируемого темперамента, и она понимала: больше всего его приводило в ярость то, что если она откажется выйти замуж за полковника Джиллингема, то и он, и другие люди в графстве решат, что сэр Гектор — не хозяин в своем доме. Деспот в нем требовал повиновения от всех подряд, независимо ни от чего, и Мелинда, как и все остальные, обязана была подчиняться его приказам.
— Я не выйду за полковника Джиллингема! Не выйду! — шептала Мелинда.
Затем она замолчала, из глаз полились слезы. Они поднимались из самых глубин ее души, сотрясали ее хрупкое, изувеченное тело, и вскоре она уже вся дрожала.
— О, папа! Мама! Как вы могли допустить, чтобы это… случилось со мной? — рыдала она. — Мы были так счастливы, жизнь шла так чудесно, пока… вы… не умерли. Вы и представить не могли, что… мне придется выносить.
Слезы застилали глаза и мешали говорить, но она все равно продолжала повторять эти слова снова и снова, как потерявшийся ребенок:
— Папа! Мама! Я хочу… чтобы вы были со мной.
Где… вы?
И они словно услышали ее: неизвестно откуда пришел ответ. Она вдруг поняла, что ей делать. Ее будто молния озарила, так ясны и безошибочны были ее мысли, как будто кто-то разговаривал с ней и подсказал, что ей делать. Ни на минуту она не сомневалась в правильности своего решения, не думала, хорошо это или плохо для нее и для ее будущего. Она просто знала, что это ответ на ее вопрос. Отец и мать не оставили ее.
Она вытерла слезы, встала из-за туалетного столика, взяла с полки гардероба небольшую сумку и принялась собирать вещи. Она отбирала только самые необходимые предметы, так как знала, что никогда не отличалась физической силой, даже при лучшем самочувствии, а теперь ей будет тяжело нести даже легкую поклажу.
Затем она надела свежее белье и свое воскресное платье из лавандового льна с белым воротничком и манжетами. У нее была шляпка в тон, простая и строгая, но тетя Маргарет не позволяла никаких фривольностей во время траура, кроме украшений из лиловых лент. Она взяла с собой также поношенную набивную шаль, принадлежавшую ее матери, но не стала класть ее в сумку, а приготовила, чтобы накинуть в последний момент.
Она, должно быть, просидела у зеркала дольше, чем ей показалось, так как услышала, что дедушкины часы в холле пробили два. Она открыла кошелек.
В нем было только несколько шиллингов — все, что она накопила из скудных карманных денег, которые ей выделял дядя на церковные подношения и другие мелкие расходы.
Она все еще двигалась с осторожностью, словно планируя заранее каждое движение. Она вытащила из ящика своего туалетного столика бархатную коробочку, открыла ее. В ней лежала небольшая бриллиантовая брошь в форме полумесяца — единственная вещь, которую родственники ей разрешили сохранить, когда продавали все, что принадлежало ее родителям, чтобы покрыть долги отца.
Эта маленькая брошь избежала продажи, потому что уже принадлежала Мелинде, так как досталась ей после смерти бабушки. Это была почти детская брошка, но бриллианты есть бриллианты, и Мелинда знала, что она стоит довольно дорого.
Держа коробочку в руке, очень осторожно она открыла дверь спальни. Прокралась по коридору, пугаясь всякий раз, когда скрипела половица, сдерживая дыхание и прислушиваясь, не появится ли кто и не спросит ли, что она здесь делает. Но в доме было тихо, и только тиканье часов нарушало ночной покой.
Она дошла до тетиного будуара, находившегося рядом с большой спальней, где спали дядя и тетя. Мелинда двигалась как привидение, казалось, ее ноги не касаются ковра. Она открыла дверь. Там было темно, но она знала, куда идти. Она пересекла комнату и приоткрыла шторы на окне, чтобы впустить в комнату лунный свет. У окна стоял секретер тети, инкрустированный севрской эмалью, — элегантное произведение французских мебельщиков времен Людовика XV.
Мелинда хорошо знала, где хранились деньги на домашние расходы, так как каждую неделю помогала тете проверять хозяйственные счета и помнила, что даже после того, как выплачивалось жалованье слугам, там всегда оставалась небольшая сумма на мелкие расходы.
Она выдвинула ящик. Как она и ожидала, там лежало десять золотых гиней. Она забрала их и положила на их место бабушкину бриллиантовую брошь.
Она хорошо понимала, что дядя, когда узнает о том, что она взяла деньги, обвинит ее в краже, но она была убеждена, что брошь стоит больше десяти гиней и что если тетя Маргарет захочет продать ее, то не продешевит.
Мелинда снова задернула шторы и добралась до двери будуара в полной темноте. Она закрыла дверь и вернулась в свою комнату. Несмотря на то что при ходьбе у нее болела спина, она знала, что сейчас было не время обращать внимание на боль. Если она решила убежать, то должна бежать сейчас.
Положив гинеи в кошелек, она оглядела комнату и задула свечи. В темноте она закрыла глаза.
— Папа и мама! — прошептала она. — Помогите мне! Помогите мне, потому что я боюсь уходить, но еще больше я боюсь остаться! Помогите мне, потому что это единственный для меня выход.
Она замолчала, подождала немного, будто могла услышать ответ, но слышалось только тиканье часов на каминной полке, напоминавшее ей, что время не ждет. Она взяла сумку и очень, очень тихо спустилась по лестнице к выходу из кухни.
Глава 2
Полная луна сквозь подгоняемые ветром облака освещала Мелинде темную аллею, ведущую к кованым железным воротам, за которыми начиналась дорога. Большие ворота были закрыты, но, к счастью, небольшая калитка около сторожки была незаперта, и Мелинда тихо проскользнула в нее, боясь разбудить сторожа, который спал в эти ранние утренние часы.
Она быстро пошла по извилистой, пыльной дороге. И вскоре ощутила, что спину сковывает мучительная боль, и сумка с немногими вещами, которые она взяла с собой, похоже, тяжелела с каждым шагом. Она перекладывала ее из одной руки в другую и решала, нет ли там чего-нибудь ненужного, что можно было бы выбросить. Но она знала, что дело не столько в весе сумки, сколько в ее болезненном и измученном состоянии после побоев дяди.
