– Значит, премьер-министр уже уехал с твоим согласием на брак? – спросила Камилла. – И ты ни секунды не сомневался и был уверен, что я не смогу отказаться? Да, папа?
Какой-то момент казалось, что сэр Гораций ответит резкостью. Но пройденная им школа дипломатии заставила его действовать уговорами.
– Мое любимое дитя, я очень хорошо знаю, что ты чувствуешь, но какой еще ответ я мог дать? Тебе известно, зачем я поехал в Лондон. Неужели ты не понимаешь, в каком отчаянии я был из-за того положения, в котором мы оказались? У меня не было ни гроша, Камилла, ты можешь понять, что это значит? Не иметь денег в банке, продать все, что только можно?
Сэр Гораций взял руку своей жены.
– Посмотри на руки своей матери, – приказал он. – На них нет ни единого украшения. Посмотри на сейф, где почти не осталось серебра, на пустые стены, где раньше висели картины, на гостиную, из которой вывезена вся мебель, на конюшни, лишившиеся лучших лошадей.
Он сделал драматический жест руками, как хорошо обученный актер.
– Ты думаешь, – продолжал он, – я не испытывал стыда, месяц за месяцем не платя жалованья даже Агнесс и Уитону, увольняя работников с фермы, садовников и лесничих? И старому Гроувзу, прослужившему у нас сорок лет, я не смог назначить пенсион!
Он вновь положил свои руки Камилле на плечи и мягко сказал:
– Я никогда не был миллионером, Камилла, но прежде я жил, как подобает джентльмену. Я унижен пустотой своих карманов, зная, что мало людей понимает, как мучительна бедность. Даже ты, моя дорогая дочь, не догадываешься об этом. Поэтому, когда появился шанс исправить все несправедливости, нанесенные нечаянно и бедственно переживаемые теми, за кого я несу ответственность, я не мог поверить, что ты заставишь меня пожалеть об этом.
Нежность отцовского голоса и убедительность его слов вызвали у Камиллы слезы.
– Мне очень жаль, папа, – прошептала она, – прости меня. Просто на мгновение я испугалась того, что ждет меня впереди. Я выйду замуж за кого угодно, даже за самого дьявола, лишь бы ты был счастлив, а мама здорова. И кроме того, я люблю наш дом и хочу, чтобы его отремонтировали и привели в порядок к возвращению Джервеза с его службы во флоте. Я была неправа и вела себя очень эгоистично. Прости меня, папа.
Камилла подняла к отцу лицо, по которому текли слезы, и теперь, как раньше леди Лэмберн, он заметил, какой истаявшей и хрупкой выглядела его дочь. Он заключил ее в свои объятия.
– Моя дорогая, моя маленькая девочка, – произнес он, и голос его дрогнул. – Ты знаешь, что больше всего на свете я желаю тебе счастья, и поверь мне, это замужество сделает тебя счастливой, я клянусь в этом.
– Я счастлива, папа, счастлива, – сказала Камилла, как будто повторяя эти слова, она могла убедить себя в чем-то. – Это просто неожиданность и шок от того, что тебе пришлось сказать. Но теперь все в порядке, и, прошу тебя, прежде чем мы займемся чем-то другим, заплати, пожалуйста, Агнесс и Уитону и дай им гораздо больше, чем они ожидают.
Сэр Гораций прижал Камиллу к себе.
– Я сделаю это сейчас же, – сказал он, – и велю Агнесс приготовить к обеду седло барашка. Я клянусь, мы почувствуем себя гораздо лучше, если чего-нибудь поедим.
Он поцеловал мокрую щеку Камиллы, еще раз крепко обнял ее и вышел из комнаты. Мгновение Камилла смотрела ему вслед, потом, не говоря ни слова, опустилась на колени у кресла матери и положила свою белокурую головку ей на грудь.
– Прости, мама, я, должно быть, огорчила тебя.
– Нет, дорогая, – откликнулась леди Лэмберн, – я очень хорошо знаю, что именно ты сейчас чувствуешь. Все мы хотим встретить героя наших грез и влюбиться в него.
Она положила руку на мягкие волосы дочери.
– Ты еще никому не отдала своего сердца? Нет, дорогая? – Голос леди Лэмберн выдал ее беспокойство.
Камилла на секунду запнулась:
– Нет… нет, конечно, нет, мама.
Глава 2
Тонкие свечи в канделябрах уже догорали, когда по мраморной лестнице не спеша поднимался щегольски одетый джентльмен со скучающим и циничным выражением лица. Шум толпы гостей, заполнивших комнаты для приемов, навел его на мысль о клетке с попугаями в зоопарке.
Он остался равнодушным и к блеску драгоценностей женщин в платьях из прозрачного газа и шитого золотом муслина, и к усыпанным бриллиантами орденам мужчин, напомнивших ему стайку павлинов, распускающих перья в качестве прелюдии к брачным играм.
Несколько человек пытались заговорить с ним, но джентльмен проходил мимо с коротким кивком головы, пока наконец не нашел хозяйку дома, стоявшую в окружении мужчин. Каждая фраза, которую она произносила веселым живым голосом, вызывала у них взрыв смеха или льстивые восклицания.
Леди Джерси владела в совершенстве всеми женскими хитростями, с помощью которых можно вызывать у противоположного пола восхищение, соблазнять, приводить в восторг и порабощать. Крошечная, похожая на маленькую птичку с ярким оперением, леди Джерси многие годы удерживала внимание и привязанность принца-регента одной только настойчивостью, с которой она преследовала его.
Для принца-регента было совершенно новым и волнующим ощущением оказаться в роли не соблазнителя, но соблазненного. Когда же, в конце концов, их любовная интрига завершилась, леди Джерси, по-прежнему выглядевшая моложе своей дочери, но гораздо более опытная и бесконечно более хитрая, снова была окружена множеством поклонников, готовых поддаться ее чарам.
И хотя ее место рядом с принцем-регентом заняла леди Хертфорд, леди Джерси оставалась, несомненно, самым могущественным лицом при дворе, и пренебречь ею или обидеть означало навлечь на себя гнев и возмущение высшего света.
Именно поэтому, изменив выражение лица на более приятное, только что приехавший джентльмен с поклоном выступил вперед и поцеловал протянутую ему руку.
– Хьюго Чеверли! – воскликнула леди Джерси. – Я на вас очень сердита. Вы не задумывались, который сейчас час?
– Прошу вас простить меня! – ответил он. – Меня задержали.
– В каком-нибудь игорном притоне, я полагаю, – едко заметила леди Джерси. – Признаться, меня огорчает, что все, что я могу предложить вам, как радушная хозяйка, не может сравниться с возбуждением от потери за карточным столом тех небольших денег, что у вас есть.
– Вы ошибаетесь, ваша светлость, – ответил Хьюго. – Мне стоило немалых усилий добраться сюда из деревни. Если бы моя лошадь не была столь неосмотрительна и не потеряла подкову, я бы приехал гораздо раньше. Я полон раскаяния и прошу вас быть снисходительной ко мне.
Хьюго посмотрел сверху вниз на ее лицо, на котором выражалось сомнение. Возраст не имел власти над леди Джерси, несмотря на то, что она поздно ложилась и поздно вставала, а также находилась в постоянном напряжении, замышляя что-нибудь или ведя интриги, что, без сомнения, сказалось бы на любой женщине, обладающей меньшей жизненной силой. Быстрая смена настроений была одним из тех качеств, которые делали ее неотразимой в глазах поклонников, и теперь, стукнув гостя по руке веером, она сказала:
