7
Каким образом клубу Chairman’s Lounge с его танцовщицами удавалось так долго сохранять репутацию одного из лучших заведений в Сиднее, объяснить было не так-то просто. Хотя он дважды выигрывал приз Eros Foundation как «самое горячее из гадких ночных клубов», а однажды даже получил высшую награду в конкурсе «пятерка самых впечатляющих бюстов» в Hustlaz.com Adult Almanac, подобные достижения ни для кого особого значения не имели и радостно воспринимались лишь непосредственно во время награждения. Как справедливо заметила Куколка, кто в наши дни призов не завоевывал?
Нет, загадка процветания этого клуба, как и многое другое, была переплетена с тайной денег. Chairman’s Lounge вполне откровенно – и весьма выгодно для себя – в два раза завышал стоимость входного билета по сравнению с аналогичными клубами, а уж наценка на напитки там была и вовсе заоблачной, однако именно это позволяло клубу сохранять высокий статус и оставлять своих клиентов в счастливой уверенности, что они действительно посещают один из лучших клубов Сиднея и не стоит жалеть потраченных здесь долларов. Да и зачем иначе бросать на ветер такие деньжищи?
Каждый полдень главный вышибала клуба Билли Тонга – настоящий великан, неизменно облаченный в безупречно белый спортивный костюм, весь увешанный золотыми цепями и в сногсшибательных темных очках, – начинал оформлять подступы к Chairman’s Lounge, раскатывая перед входом длинную и весьма грязную красную ковровую дорожку, тянувшуюся до тротуара на перекрестке Кингз-Кросс и Дарлингхёрст.
Местечко было идеальным для бизнеса, специализировавшегося на том, чтобы красиво раздразнить сексуальный аппетит клиентов. С одной стороны, до центра рукой подать, а с другой – всего в квартале от клуба расположились бордели и всевозможные секс-шоу, ну а на Кроссе всегда и уличных проституток хватало; в этом районе вообще было более чем достаточно всякой швали, прибывшей из Старого мира, а его главной достопримечательностью считался захудалый торговый молл, довольно узкий и как бы деливший холм пополам. Этот отвратительный и с каждым днем все сокращавшийся торговый пятачок восседал на вершине холма, точно злобный индеец-могаук; там наркоманы, наркоторговцы, проститутки, извращенцы и бездомные тщетно выискивали себе добычу, с каждым разом испытывая все большее разочарование и все меньше надеясь на успех, подобно жителям какого-нибудь микрогосударства из южных морей, понимающих, что будущего, какие бы тайны оно в себе ни таило, у них нет.
А вокруг из якобы колониальных особняков, из новых дизайнерских квартир Дарлингхёрста, из роскошных и без конца обновляемых домов на берегу Элизабет-Бей наступала, вздымаясь, приливная волна новых имущественных ценностей и свойственного деловому центру города лицемерия, вздымалась столь же неумолимо и столь же безжалостно, как волны Тихого океана, согретого глобальным потеплением и неустанно омывающего берега Австралии.
По обе стороны красной ковровой дорожки, некоторым образом объединявшей эти в корне друг от друга отличные миры, Билли Тонга устанавливал бронзовые шесты, между которыми натягивал прихотливо украшенную золоченую веревку. Тем временем внутри начинала оживать и заявлять о себе истинная природа клуба. Вдоль полудюжины ступенек, ведущих в фойе, были проложены ничем не прикрытые пурпурные неоновые трубки, которые вспыхивали, точно очередь трассирующих пуль, и на посетителя обрушивалась оглушительная волна туповатой брейк-музыки, сквозь которую прорывался настойчивый треск кассового аппарата, стоявшего у входа; за кассой сидела полуголая особа, в обязанности которой входила самая первая «стрижка овец». Выйдя из фойе, немного пройдя по коридору и свернув за угол, вы попадали в так называемую главную гостиную с прихотливо разбросанными по ней танцевальными столами, выстланными пурпурным фетром и украшенными бронзовыми шестами.
И если в пыльном утреннем свете клуб обладал не большим обаянием и эротическим очарованием, чем «комната отдыха» в офисе какой-нибудь восточноевропейской авиакомпании, то и в этом имелся свой смысл. Ибо эти тяжеловесные стулья с грязноватой обивкой невнятного серо-коричневого оттенка и соответствующего вида бар со столиками, лишенными какой-либо индивидуальности, а также абсолютно непримечательная, даже, пожалуй, убогая отделка помещения стремились в своей успокаивающей душу невзрачности быть похожими на деловую обстановку, свойственную миру тех, кто приходил сюда, чтобы посмотреть представление. Привычность подобной обстановки действовала на клиентов расслабляюще, а ее убогость их подбадривала, внушала уверенность в себе. Управляющий клуба, Ферди Холстейн, отлично понимал: любая попытка изменить это устойчивое тускловатое однообразие и привнести хоть какой-то элемент необычности была бы равносильна намерению несколько повысить тон голоса, что, безусловно, стало бы огромной коммерческой ошибкой.
Ферди утверждал, что был когда-то горячим поклонником рок-н-ролла, и частенько упоминал в разговоре такие имена, каких Куколка даже не слышала. Он носил пестрые экзотические рубашки в стиле «мамбо» и полагал, что это модно, не зная, что подобная «мода» попахивает нафталином и средневековьем.
На самом деле десять лет назад Ферди оставил свою работу на станции по разведению раковин-жемчужниц в Бруме и уехал оттуда, набив полные сапоги кокаином, доставленным с плато Кимберли. Устремившись на юг и проехав две тысячи километров, он весьма успешно продал наркотик и выручил за него достаточно, чтобы вновь наполнить свои закрома, но на этот раз уже экстази, который раздобыл благодаря контактам в клубе Gypsy Jokers[3]. После чего Ферди пересек бескрайнюю равнину Налларбор и двинулся дальше по Великой Океанской Дороге.
Он любил рассказывать о том, как прибыл в Мельбурн на «жалкой кляче» 73-го года выпуска, а всего через месяц уехал оттуда на «бумере» 96-го года выпуска и в тот же год перебрался в Сидней, где купил на паях пришедший в запустение бар, став его управляющим и вложив в него все, что еще оставалось от недавно обретенного богатства. Бар он полностью переоснастил и поставил в зале столы, выстланные фетром и снабженные бронзовыми шестами, как в тех клубах, которые тогда как раз входили в моду и быстро обретали популярность. Впоследствии Ферди вспоминал первые годы существования клуба с некоторой притворной скромностью – подобный тон многие мужчины, считающие себя «селф-мейд», полагают в рассказах о себе обязательным.
«Хотя у нас, разумеется, были кое-какие надежды», – прибавлял Ферди.
Надежды, впрочем, отнюдь не были такой уж необходимостью, ибо, как сам Ферди частенько рассказывал клиентам, это было его время. На станции по разведению устриц, где он в качестве техника провел первые пятнадцать лет своей трудовой жизни, он занимался тем, что разводил в огромных чанах микроскопические водоросли – корм для подрастающих поколений устриц. Важнее всего в этой работе было сразу запомнить несколько простых инструкций и неуклонно им следовать. Тот же принцип Ферди использовал и при управлении Chairman’s Lounge.
