Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Мне вспомнился мой сын Рагав. Поскольку он был старшим сыном, я больше давил на него, чем на других детей, и надеялся, что он пойдет по моим стопам. Но он учился в мединституте уже четыре года и учился плохо. Хотя он не пропускал занятий, ему не хватало энтузиазма, и оценки подтверждали отсутствие интереса к профессии врача. Тем не менее я упорно настаивал, чтобы он продолжил учиться.
В то время как любовь моей жены к нашему сыну была безоговорочной, она всегда поддерживала его, моя же любовь была другой. За многие годы я хорошо усвоил взгляды на воспитание детей в Индии, которые привил мне отец. Их можно свести к поговорке: «Кривой гвоздь надо выравнивать молотком». Во всяком случае, мой отец «выравнивал» меня всегда, когда считал, что я не оправдываю свой интеллектуальный потенциал. В то время физические наказания в Индии были обычным делом, но я дал себе слово, что никогда не подниму руку на детей. Но годы шли, и отцовский гнев стал моим гневом, и мои дети часто страдали из-за него.
Возможно, теперь Рагав боялся меня или даже ненавидел. Будет ли у меня шанс помириться с ним? Я терялся в догадках, а машина с ревом неслась в ночную тьму. Где сейчас мой сын? Почему он не сидит в этой машине со мной, когда я особенно нуждаюсь в его помощи?
К тому времени, когда мы въехали через ворота скорой помощи на территорию университетской больницы, я вспомнил всю свою жизнь, и мой гнев разрастался, словно лесной пожар, пока не озарил истину: я ответственен за свою жизнь. Я обязан был быть более внимательным, выбирая дорогу.
Должно быть, когда я пришел к этому выводу, то громко ахнул, потому что один из санитаров, который грузил меня на носилки, ободряюще сжал мою руку.
«Теперь вы в безопасности», — сказал он.
Не помню, я то ли отрицательно покачал головой, то ли кивнул ему в ответ. Я в полной мере осознавал весь предстоящий ужас: у меня высокая температура и паховая инфекция, она не лечится антибиотиками.
Из-за стремительного развития инфекции меня покидали последние крохи уверенности в том, что у меня будет еще один шанс. Так или иначе, я готовился умереть.
Глава 2
В реанимации
Медперсонал собрался в полном составе. Начинались рождественские каникулы, но вокруг меня сновали врачи, ассистенты и медсестры. Одна медсестра взяла меня за запястье и считала пульс, другая мерила температуру, один реаниматолог выслушивал сердце через стетоскоп, другой светил фонарем в глаза. Вокруг каталки сгрудилось столько врачей и медсестер, что Арпану оттеснили назад, и ее тревожно осунувшееся лицо казалось мне таким маленьким на фоне сверкающе чистой голубой стены.
Мне было лестно внимание врачей, но я хорошо понимал, что оно означает. Мой хирург успел позвонить в реанимационную и поделиться своими опасениями насчет пациента с высокой температурой. Любой другой на его месте сделал бы то же. Такая высокая температура в послеоперационный период означала, что инфекция могла проникнуть в кровь и стремительно распространиться по организму. Вероятность смертельного исхода при септическом шоке — более шестидесяти процентов, и как только инфекция начинает распространяться, ее очень трудно остановить.
«Ставим катетер, — сказал один из врачей, надавив на переполненный мочевой пузырь с такой силой, что я застонал. — Похоже, он не сможет помочиться, а я не хочу, чтобы у него отказали почки».
«Аминь», — сказал другой.
«Аминь… Аминь…», — пронеслось в моей голове. Несколько часов меня бил озноб, и я не мог ничего с этим поделать. Странное ощущение. Из-за высокой температуры у меня был жар, но мышцы и внутренности тряслись мелкой дрожью, пытаясь побороть инфекцию, которая подавляла метаболический процесс. «Очень сильный жар для такого озноба и очень сильный озноб для такого жара», — думал я. Я умирал.
Медсестра вставила иглу в вену и подсоединила пакет с физраствором, чтобы не произошло обезвоживание организма. Потом она ввела рассчитанную дозу наркотиков, чтобы организм расслабился перед болезненной процедурой, которую ему предстояло пережить.
Со зловещим скрипом раздвинулись створки ширмы. В чаду боли и жара я видел, как неловко одна из медсестер обращается со смазанной трубкой катетера. После наркотических препаратов я был расслаблен, но не настолько, чтобы не чувствовать боль при скольжении трубки по уретре. Но боль сменилась огромным облегчением, после того как полностью опорожнился мочевой пузырь. Когда исчезла тяжесть в низу живота, я облегченно вздохнул и еще глубже вдавился в простыни.
«Благодарю», — пробормотал я.
И заснул.
Прошли два часа. Сильно кружилась голова. Позже, листая медицинскую карту, я прочел, что врачи вводили антибиотики внутривенно и делали ультразвук брюшной полости, когда я спал. Этот эпизод был белым пятном в моей памяти, я был мертв для мира, но это ничто по сравнению с тем, что случилось потом, когда мне ввели более сильные наркотические препараты.
Я помню только, как постепенно рассеялся туман перед глазами, и я увидел медсестер, которые сгрудились вокруг каталки и готовили меня к операции. Живот был выбрит, из вен тянулись трубки, пакеты с физраствором свисали со стальных шестов. Я попытался взять ситуацию под контроль.
«Где хирург? Я должен знать, что со мной происходит», — сказал я.
Появился хирург в стерильном халате. Его лицо было закрыто маской, он бережно сложил ладони, словно богомолец, подавая знак, что руки дезинфицированы и можно надеть перчатки. Как это умеют только хирурги, он говорил без обиняков.
«На ультразвуке мы увидели очаг инфекции, — сказал он. — У вас серьезная инфекция, которую не убьешь антибиотиками из-за скопления гноя. Мы вас вылечим, но сначала надо вычистить гной».
Он говорил очень громко, и сложилось впечатление, что он уже говорил мне про эту операцию. Убедившись, что я понял, насколько серьезно мое положение, он приступил к делу, и я остался наедине со своими мыслями.
Опасная инфекция… Уничтожить инфекцию… Морально я был готов к операции, но она все равно выглядела пугающе. Губительная реакция иммунитета на инфекцию — возможный сепсис — тоже пугала меня. Иногда инфекция заносится грязной булавкой, иногда бывают случаи посерьезнее. Часто сепсис возникает у пациентов при разрыве аппендикса. В этом случае аппендикс лопается, и его содержимое выливается в брюшную полость и заражает ее патогенными микроорганизмами, которые подавляют защитную реакцию иммунитета. Мой случай представлял собой нечто среднее между уколом булавкой и лопнувшим аппендиксом. Картина была безрадостной — в брюшной полости распространилась инфекция, а в области паха скопился гной.
Я знал про такие случаи. В Калифорнии, в больнице Сан-Хоакина я входил в бригаду хирургов, которая несколько часов выскабливала инфицированные ткани и гной из брюшной полости пациента с разорванным аппендиксом. Как рассказывал впоследствии один из моих коллег, он чувствовал себя ассенизатором в выгребной яме. Тогда мы весело расхохотались, живо представив эту картинку, но сейчас мне было совсем не до смеха, ведь теперь я сам лежал на операционном столе.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
