— Вот черт, — ругаюсь я.
— Думаю, мне не нужно вам говорить, что такими мастерами не разбрасываются. Будет трудно найти ему замену.
— Видите ли, я не уверен, что вы захотите этого, — говорит Боб. — Прежде чем уйти, Тони наладил станок, как сказал ему Рей, и запустил его в автоматическом режиме. Но он не завернул как следует два регулировочных болта, и детали, которые станок успел обработать, можно списывать в металлолом.
— Не так много — станок долго не проработал.
— Оставшихся хватит, чтобы выполнить заказ? — спрашиваю я.
— Надо посчитать, — отвечает Боб. — Но проблема в том, что сам станок сломался, и для его починки потребуется какое-то время.
— А что за станок? — спрашиваю я.
— NCX-10, — говорит он.
Я закрываю глаза. Внутри все похолодело. Станок такого типа на заводе только один. Я спрашиваю Боба, насколько сильно поврежден станок. Он говорит:
— Не знаю. Сейчас мы созваниваемся с изготовителем, чтобы проконсультироваться.
Я ускоряю шаг. Хочу сам посмотреть. Боже, мы в настоящей беде. Я оглядываюсь на Боба, который спешит за мной.
— Вы думаете, это саботаж? — спрашиваю я.
— Не знаю, не могу сказать. Я думаю, что этот парень был просто сильно расстроен случившимся и потерял голову. Поэтому и напортачил.
Я чувствую, как к лицу приливает жар. Холод внутри прошел. Я сейчас так зол на Билла Пича, что представляю, как звоню ему по телефону и прямо высказываю все, что о нем думаю. Это он во всем виноват! Я мысленно вижу его — как он сидит за моим столом и говорит, что научит меня, как добиваться того, чтобы заказы выполнялись вовремя. Спасибо, Билл, молодец. Ты проучил меня.
2
Когда твой мир рушится до основания, кажется странным, как могут близкие тебе люди как ни в чем не бывало жить прежней жизнью. Почему катаклизмы твоей жизни вроде бы совершенно не задевают их? Примерно в 18:30 я срываюсь с завода домой, чтобы перевести дух и чего-нибудь перекусить. Когда я вхожу в дом, Джулия смотрит телевизор.
— Привет, — говорит она, — как моя прическа?
Она вертит головой. Ее густые каштановые волосы, прежде прямые, теперь завиты тугими колечками. И цвет уже не тот — местами волосы осветлены.
— Замечательно, — произношу я машинально.
— Парикмахерша сказала, что такая прическа создает впечатление, что глаза расположены шире, — говорит Джулия, хлопая длинными ресницами.
У нее большие голубые глаза, и, на мой взгляд, им совсем не нужно «располагаться шире». Но откуда мне знать?
— Прелестно, — отвечаю я.
— В твоем голосе особой радости не слышно.
— Прости, но у меня сегодня был трудный день.
— Бедняжка, — говорит она. — У меня есть отличная идея! Пойдем куда-нибудь поужинаем, и ты обо всем забудешь.
Я качаю головой:
— Не могу. Я сейчас наскоро перекушу и поеду обратно на завод.
Джулия встает. Я замечаю, что она в новом наряде.
— Очень весело! — говорит она. — А я с таким трудом пристроила детей.
— Джулия, у меня критическая ситуация. Один из самых дорогих станков сегодня утром сломался, а он нужен, чтобы изготовить детали для одного крайне срочного заказа. Я должен быть на месте.
— Хорошо. Прекрасно. Есть нечего — я думала, что мы пойдем ужинать в ресторан, — заявляет Джулия. — Ты же сам говорил вчера вечером.
Теперь я припоминаю. Она права. Это было одним из моих обещаний, когда мы мирились после скандала.
— Мне очень жаль. Послушай, ну, часок я, наверное, мог бы выкроить, — говорю я.
— Как ты себе представляешь за часок отдохнуть в городе? — спрашивает она. — Ладно, Эл, забудь об этом!
— Послушай, — говорю я жене. — Сегодня утром к нам приезжал Билл Пич. Он говорит, что собирается закрыть завод.
Ее лицо меняется. Она рада, что ли?
— Закрыть… в самом деле? — задумчиво спрашивает она.
— Да, дело очень плохо.
— Ты спросил его, где будешь работать потом?
Я не верю своим ушам, но выдавливаю из себя:
— Нет, я не говорил с ним об этом. Моя работа здесь — в этом городе, на этом заводе.
— Но если завод собираются закрыть, разве тебе не интересно, где нам придется жить потом? Лично мне интересно.
— Пока это только разговоры.
— А, — разочарованно тянет она.
Я смотрю на Джулию в упор:
— Ты, похоже, мечтаешь поскорее убраться из этого города.
— Этот город тебе родной, а мне чужой, Эл. У меня нет к нему таких сентиментальных чувств, как у тебя.
— Мы здесь прожили всего лишь полгода, — отвечаю я.
— Так мало? Всего лишь полгода? Эл, у меня здесь нет друзей. Мне даже поговорить не с кем, кроме тебя, а ты почти не бываешь дома. Твои родные — приятные люди, но, пообщавшись с твоей матерью хотя бы час, я схожу с ума. Так что для меня эти шесть месяцев стоят шести лет.
— Чего же ты от меня хочешь? Я сюда не просился. Меня компания послала. Это было чистой случайностью, — говорю я.
Джулия начинает плакать.
— Прекрасно! Езжай на свой завод! А я останусь одна, как, впрочем, каждый вечер.
— Ну, Джулия…
Я обнимаю ее. Так мы стоим несколько минут молча. Перестав плакать, Джулия высвобождается из моих объятий и отступает на шаг.
— Прости меня, — говорит она. — Если тебе нужно ехать, то уже давно пора.
— Может, завтра сходим куда-нибудь? — предлагаю я.
Она разводит руками:
— Хорошо… как получится.
Я направляюсь к выходу и у двери оборачиваюсь.
— С тобой все будет хорошо?
— Конечно. Я найду что-нибудь перекусить в холодильнике, — говорит она.
А я сам так и не поел.
— Ладно, — говорю я, — я тоже перехвачу что-нибудь по дороге на завод. Пока.
Сев в машину, я обнаруживаю, что есть уже не хочется.
С тех пор как мы переехали в Бирингтон, Джулия страдает. В каждом разговоре она жалуется на этот город, а я постоянно защищаю его.
Я родился и вырос в Бирингтоне и чувствую себя здесь как дома. Мне знакомы все улицы. Я знаю, что и где лучше покупать. Знаю самые лучшие бары и прочие места, где можно хорошо провести время. Я чувствую, что этот город в каком-то смысле мой. И это неудивительно, ведь он был мне домом восемнадцать лет.
