— …но потом на протяжении недели его отца и старшего брата призвал к себе Создатель, и внезапно он стал хозяином весьма внушительного поместья, — закончила за брата Линор.
— Но он же не твой хозяин? — спросил Виллема явно сбитый с толку Жуглет. — Ты же свободный человек, разве нет? Если не считать присяги королю и графу, конечно.
Брат и сестра обменялись взглядами, смысл которых ускользнул от него. Маленький сокол, чувствуя беспокойство владельца, коротко вскрикнул. Виллем принялся успокаивать его, радуясь поводу уклониться от ответа.
Жуглет с беспомощным видом обвел рукой большую усадьбу вокруг.
— Чье это?
— Милостыня, поданная дядей Раймондом… а теперь его сыном, Эриком, — без намека на жалость к себе ответила Линор.
Стремясь возвратиться к недавнему легкомысленному тону, она негромко рассмеялась и потерла бледные ладони.
— Приманка с целью завлечь богатых мужей в дьявольскую сеть нашей бедности.
Виллем с нежностью взглянул на нее, но покачал головой с явным неодобрением.
— Все не так ужасно, Линор… — Он посмотрел на Жуглета. — Наш отец погиб за месяц до ее рождения и не успел обеспечить свою дочь, как положено.
— А мужчины хотят жениться на наследнице с приданым, — понял наконец Жуглет.
Виллем кивнул.
— Хотя мы получаем предложения и от тех, кто никогда не посмотрел бы в сторону такой бедной девушки, если бы не ее красота.
В улыбке Линор смешались робость и гордость — так могла улыбаться только одна из самых прекрасных женщин Бургундии.
— Я никогда не принимаю их во время твоих визитов, Жуглет, поскольку твое общество устраивает меня гораздо больше. Но они присылают замечательные подарки. У меня больше драгоценностей и нарядов, чем…
— Да, но большинство из них готовы взять тебя всего лишь в качестве любовницы, — перебил сестру Виллем. — И мы понятия не имеем, что делать с беднягой Эриком. Наш кузен хороший парень, в самом деле хороший, но это богатство свалилось на него совершенно неожиданно, и он еще не приноровился к своему новому положению. Иногда он ведет себя как самый настоящий фигляр, в особенности по отношению к Линор…
В этот момент ворота распахнулись, и все нехотя повернулись навстречу гостю.
Эрик состоял в достаточно близком родстве с братом и сестрой, чтобы в чем-то походить на них внешне: у него были красивые волосы, как у Линор, и сложение воина, как у Виллема. Но на этом сходство заканчивалось.
Его лицо отражало ярко выраженную юношескую неуравновешенность, во всем поведении ощущалось дерзкое безрассудство. Одет он был, как на торжество: яркая шелковая туника, на ногах высокие остроносые сапоги, — хотя сейчас был самый обычный вторник, и все они находились в обыденном, а не праздничном окружении. Позади Эрика трое усталых, спотыкающихся крепостных, обильно потея в теплом влажном воздухе, тащили снабженную колесами грязную платформу со стоящей на ней огромной запыленной бочкой.
— Добрый день! — воскликнул Эрик, направляя в их сторону своего жеребца, породистого коня, тоже весьма экстравагантно обряженного.
Произношение Эрика безошибочно выдавало в нем уроженца Бургундии. Ловким, плавным движением спрыгнув с седла, что, по его мнению, должно было произвести неизгладимое впечатление на даму, он расшаркался и склонился в поклоне перед сидящим на Атланте Виллемом.
— Мой повелитель.
Выпрямившись, он повернулся к Линор и преклонил колени на плотно утоптанную землю. По его сигналу конь сделал то же самое.
— Моя прекрасная госпожа, — произнес он, обращаясь к ней или, скорее, к ее бюсту.
Почти физически ощущая прикосновение его страстного взгляда, Линор, как бы защищаясь, прижала руки к груди.
— Пожалуйста, встань, — спокойно сказал Виллем. — Тебе не к лицу унижаться.
— Но я твой оруженосец.
Не поднимаясь с колен, Эрик извернулся, чтобы видеть Виллема.
— А теперь ты еще и мой сюзерен.
Судя по раздраженному тону Виллема, он устал повторять это так часто.
Жуглет почувствовал, что Эрику приятно слышать из уст Виллема эти слова, и решил, что молодой человек совершенно ему не нравится.
— И мы уже обсуждали, что дальше так продолжаться не может. Ты должен закончить обучение у кого-нибудь другого.
— Но послушай, кузен, — умоляюще произнес Эрик, и эффект его грандиозного появления заметно померк.
Он покорно поднялся с колен. Его конь сделал то же самое, и Эрик одобрительно похлопал его по крупу.
— Ты лучший рыцарь в графстве, и я хочу быть твоим оруженосцем. Лучше, чем ты, меня никто не обучит, а твой дом — одно из самых приятных мест, где можно проводить время.
Юноша улыбнулся, по-видимому сочтя, что проблема улажена.
— Кстати, я привез небольшой подарок для хозяйки дома. Так, пустячок.
Он махнул в сторону истекающих потом слуг, давая понять, что пора подкатить их ношу поближе.
— Ты очень добр. Уверена, хозяйка будет в восторге, — любезно ответила Линор и посмотрела в сторону дома, в дверном проеме которого по-прежнему стояла ее мать. — Посмотри, мама! Эрик в знак своего уважения привез тебе большую бочку чего-то, сильно привлекающего мух.
Эрик покачал головой.
— Я имел в виду вас, моя госпожа. Не сочтите за оскорбление, тетя! — крикнул он Марии с напускной сердечностью.
Та ничего не ответила.
— Мы благодарны тебе за подарок. Могу я поинтересоваться, что именно ты преподнес? — спросил Виллем и на всякий случай незаметно повернул Атланта таким образом, чтобы тот оказался между конем сестры и Эриком.
Эрик, однако, сделал широкий шаг в сторону, чтобы снова иметь возможность обращаться напрямую к груди Линор.
— Я доставил прекрасной даме немного меду, — объявил он в своей напыщенной манере. Размер дара у всех вызвал шок. — Чтобы она могла подсластить лишения, которые ей приходится испытывать. Однако весь мед в мире — ничто по сравнению с ее прекрасным лицом, — закончил он, уверенный, что исключительно ловко ввернул последнее замечание.
Жуглет негромко усмехнулся, и молодой человек тут же развернулся, вперив в него сердитый взгляд. Несмотря на знатное происхождение, он был не слишком высок, и, хотя отличался более плотным сложением, они с Жуглетом были примерно одного роста.
— Кто ты такой? — требовательно спросил он.
— Добрый приятель ваших родственников, — преувеличенно низко поклонившись, ответил Жуглет.
На лице Эрика появилось отвращение.
— Как может какой-то бродяга делать такие заявления относительно благородных людей? Объясни свою грубость, олух.
— Это оскорбление более эффектно прозвучало бы на немецком, знаете ли, — произнес по-немецки Жуглет. — Полагаю, господин говорит на языке императора, а эти ваши словесные ухищрения просто скверное прикрытие провинциального невежества?
