Книга Поклонники змеи. Черная птица - Гюстав Эмар

Жозеф Колет и де Бираг уже несколько времени сидели рядом друг с другом в комнате, куда они удалились. Всецело поглощенные своими мыслями, они не проронили еще ни одного слова, как вдруг дверь отворилась и вошел негр.

Это был Флореаль-Аполлон, но в каком ужасном виде! С одежды его текли целые ручьи воды, сапоги были покрыты грязью, а шпоры на каждом шагу оставляли кровавый след на паркете. Войдя в комнату, он бросил сбоку подозрительный взгляд на де Бирага и медленно, по обыкновению, направился к плантатору, который, встав при виде его с места и протягивая руку, с нежностью проговорил:

— Вот и вы, Флореаль! Добро пожаловать! Я с нетерпением жду вас, друг мой! Давно ли вы возвратились?

— Я возвратился за пять минут до вас; меня застала в дороге гроза.

— Оно и видно! Но откуда вы теперь?

— Из Гонаив, откуда я выехал в шесть часов вечера.

— А я уже начал беспокоиться о вас, друг мой!

— Правда, мое отсутствие было продолжительно; оно продлилось даже больше, чем я предполагал. Но мне хотелось добросовестно исполнить то поручение, которое вы имели честь мне дать! — проговорил Флореаль с легкой улыбкою.

— Благодарю вас, мой друг! — с жаром вскричал плантатор. — Вы неутомимы, когда дело идет о чем-либо приятном для меня.

— Но разве это не моя обязанность? Не связан ли я с вами узами вечной благодарности?

— Вы ничем мне не обязаны, Флореаль! Мы — молочные братья, мы воспитаны вместе, и, надеюсь, любим друг друга, что вполне естественно. Бог дал мне больше богатства, чем вам, но я пожелал восстановить равновесие и предложил вам пользоваться моим состоянием. Вот и все, ничего не может быть проще.

— Вам легко так говорить, Жозеф, потому что я обязан вам; но я знаю, что мне нужно думать о ваших благодеяниях!

— Право, вы придаете слишком большое значение тому, что мне кажется вполне естественным! — добродушно отвечал плантатор.

— То, что я говорю, справедливо. Я вам всем обязан, Жозеф!

— Не будем спорить, дорогой Флореаль, я хорошо знаю ваше упрямство.

Во все время этого разговора, столь дружественного по виду, в словах негра звучала скрытая ирония и горечь; но его молочный брат, ослепленный своей дружбой и привыкший, без сомнения, к его тону, не придавал этому большой важности.

— Ну, хорошо, хорошо! — добродушно продолжал плантатор. — Перейдем лучше к другому предмету разговора. Вы устали, должно быть; идите, отдохните, а завтра утром мы поговорим с вами о делах.

— Я вовсе не устал, Жозеф, и так как вы все равно не будете спать, то лучше переговорим сейчас.

— Как тебе угодно, милый Флореаль, садись тогда на это канапе и давай беседовать.

— К вашим услугам, — отвечал негр, опускаясь в кресло, вместо того чтобы сесть рядом со своим молочным братом, как тот приглашал его.

— Итак, — продолжал Колет, — вы посетили все плантации?

— Все, начиная с Трех Питонов и кончая Гонаивами.

— Вот что называется добросовестно работать. Вы драгоценный человек, Флореаль! — сказал, улыбаясь, метис.

— Я сделал только то, что я должен был сделать, не более того!

— Да, да, конечно! Итак, все идет хорошо! Жаль, что все это время я был так занят, а то бы мы вместе посетили плантации.

Негр медленно покачал головою.

— Простите мою откровенность, — отвечал наконец он, — но мне кажется, Жозеф, что вместо того, чтобы проводить время в Мексике, вам следовало бы больше заботиться о ваших интересах.

— Как?! — вскричал Колет с изумлением, — разве на плантациях случилось что-нибудь особенное?

Вместо ответа негр обратился к де Бирагу, все еще погруженному в свои размышления и, очевидно, не слышавшему ничего, что говорили рядом.

— Можете откровенно говорить при этом господине, — сказал Колет, заметив его движение, — это один из моих друзей.

— Белый! — пробормотал негр с непередаваемым выражением ненависти.

— Белый, черный или мулат, это все равно, если этот господин мой друг. Говорите же, Флореаль! Вероятно, не все в добром порядке?

— Напротив, я должен вам сказать, что все идет из рук вон плохо.

— Что вы сказали! — вскричал изумленный плантатор.

— Только голую правду, — возразил Флореаль, — мало того, если вы не примете сейчас же надлежащих мер, то будете совершенно разорены.

— Я?! Разорен! Полноте, Флореаль! Да на чем же я разорюсь?

— На всем!

— Как на всем?!

— Да, на кофе, на какао, на сахаре, на хлопке, на акажу…

— И на акажу?!

— Да, самый лучший и самый большой из ваших лесов уже неделю горит.

— Лес горит! Но это ведь страшное несчастье! — проговорил плантатор, на этот раз совершенно серьезно. — Но этот пожар не может быть случайностью, это, очевидно, дело злоумышленников.

— Да, оно так и есть на самом деле! — спокойно ответил Флореаль.

— Нет, я решительно тут ничего не понимаю! — проговорил пораженный плантатор, — кто же мог решиться на это дело? Ведь вы знаете, как хорошо платят у нас рабочим; они должны быть вполне довольны и счастливы.

— О, даже чересчур! — с иронией проговорил негр.

— Как чересчур?! Ну вы, Флореаль, говорите что-то неладное. Подумайте, ведь если бы хоть доля правды была в ваших словах, то это было бы чудовищно.

— А между тем это правда!

— Объясните же, ради бога, иначе, я чувствую, сойду с ума.

— Черт возьми! — насмешливо проговорил негр, немного повернув голову к де Бирагу, по-прежнему молча сидевшему. — Все это так просто, что я недоумеваю, как это вы сами не догадываетесь. Хорошо платите своим рабочим; они получают от вас все, что ни попросят; работа их распределена так, что почти треть времени они могут располагать по своему усмотрению…

— Ну! — проговорил напряженно слушавший Колет, — все это мне хорошо известно; я даже так требовал всегда. Что же дальше?

— Дальше?! Очень просто! Таким-то обращением вы сами и испортили их. Вы, Жозеф, почти белый и, очевидно, совсем не знаете черных. Вы рассчитываете, что негры — люди как все прочие, что можно вволю кормить их и в то же время почти не заставлять работать. Вот в этом-то и ошибка: негр — это просто животное, которое ни на минуту нельзя оставить без дела, иначе он совершенно испортится и будет замышлять только дурное.