— Сорвался.
Хотя папа после инсульта упал всего лишь с кровати, я не люблю об этом говорить.
— Как это перенесла твоя мать? — участливо спросил Штеффен.
— Очень хорошо, — ответила я. — Она много разъезжает, стала председателем своего туристического клуба и изучает итальянский язык. Я бы даже сказала, расцвела. При том, что у них был образцовый брак!
— Невероятно! — сказал Штеффен, он слушал лишь из вежливости, а мысли его были далеко отсюда.
Мы оба смотрели на воробья, который бесстрашно сел на соседний стол, ухватил крошку белого хлеба и быстро упорхнул с добычей. Этот просто берет то, что ему нужно, подумала я.
В какой-то момент Штеффен все же решил, что должен коснуться и нашей ушедшей в прошлое дружбы.
— Очень жаль, что мы потеряли друг друга из виду, — произнес он. — Ты при случае еще контактируешь с Гернотом?
Я отрицательно покачала головой. Мои личные дела не должны касаться Штеффена. Однако если он с таким любопытством расспрашивает, то и мне можно.
— А ты видишь его время от времени? Он по-прежнему живет в нашем домике?
— Само собой, ведь этот домик он, в конце концов, унаследовал от своей тетки! Не далее как в прошлый вторник я проезжал по Постгассе и видел его машину, припаркованную на обочине. Но я спешил, иначе бы заглянул к нему.
Я расслышала в его словах легкое порицание. Это теперь больше не наш домик, а единоличная собственность Гернота.
Тут зазвонил мобильник Штеффена, и он стал говорить со своей матерью. Я уже рылась тем временем в сумке в поисках ключа от велосипеда и вскрикнула, уколовшись обо что-то острое. Из пальца текла кровь, я попыталась остановить ее, обернув кровоточащий палец бумажной салфеткой.
Штеффен тут же скомкал свой телефонный разговор и побежал к машине — взять из дорожной аптечки пластырь.
— Как же так случилось? — спросил он, оказав мне первую помощь. — Порез такой глубокий!
Я осторожно раскрыла левой рукой свою сумку и стала выкладывать на столик бистро все свое барахло — за исключением судоку. На самом дне сумки обнаружился японский кухонный нож, который я сегодня конфисковала у Юлиана. Разумеется, мне следовало поставить об этом в известность его вязальную бабушку, чего мне совсем не хотелось, потому что я побаиваюсь этих воинствующих активисток борьбы за мир. Добродушный Юлиан наверняка использует этот нож в самых невинных целях: чистит им фрукты, например.
— Крайнее легкомыслие, — сказал Штеффен, укоризненно качая головой. — Как можно просто так совать в сумку такой острый нож!
Я смущенно кивнула: мой очередной промах; они и так были для меня типичны, а в последнее время еще и участились. Разумеется, нож следовало оставить в секретариате и затем вручить его лицу, ответственному за воспитание Юлиана.
Добравшись до дома, я, усталая, хотела пополнить организм витаминами, но все мои фруктовые запасы уже стали добычей плодовых мушек дрозофил. Пришлось намазать хлеб орехово-шоколадной пастой и, поедая его, решать судоку, который приобретал все более неряшливый вид. Я уже пару раз ошиблась и терла запачканную бумагу ластиком. И тут мне вдруг стало стыдно. Не лучше ли было помыть фруктовую вазу? Никак не могу заставить себя что-то делать. Встреча со Штеффеном выбила меня из колеи и разбередила старые воспоминания.
Наш любимый домик, например. Конечно, он принадлежал никак не мне, а Герноту. Но сколько я вложила в него трудов, да и денег тоже! Слегка покосившийся деревенский домишко благодаря моим усилиям превратился в игрушку, особенно хорош был садик. Мы вывезли со двора бетон и щебенку и засыпали его черноземом. При этом я обнаружила старый фонтан, вызвала мастеров, и его снова привели в исправное состояние. Под конец я посадила низкий кустарник для живой изгороди — и бывший двор превратился в уютный монастырский садик с узкими насыпными дорожками и розовыми клумбами и стал моим родным пристанищем.
Теперь наверняка уже больше никто не ухаживает за садиком; крапива заглушила розы, дорожки затянулись горцем-вьюном, лютик задушил вечнозеленые кусты. На глаза у меня навернулись слезы. Раньше я всегда ставила себе на письменный стол бледно-розовую розу, а в моей теперешней квартире ничего не поправить, гиблое дело. Рабочей комнаты у меня тут все равно нет, все письменные дела я выполняю на покоробленном пластике кухонного стола. Здесь слишком тесно, слишком сумрачно, слишком тошно. Мне следовало бы немедля подыскать себе что-то получше, ведь эта дыра была для меня лишь временным вариантом. Здешний низкий потолок придавит кого угодно.
3
Я уже не раз задавалась вопросом: знают ли Биргит и Штеффен, отчего я так внезапно рассталась с моим мужем? Во всяком случае, Биргит я вижу почти каждый день, но она ни разу меня об этом не спросила. Удовольствовалась сообщением, что мы разошлись и живем порознь.
— Бывает, — сказала она. — Почти все мои подруги через несколько лет расстались со своими партнерами. Теперь уже все не так, как было у наших родителей.
Кто же была та шалава, с которой я застукала Гернота? Не знаю, продолжает ли она оставаться его подругой по сей день, в первый ли раз она лежала тогда на нашей кушетке и не поселилась ли она уже за это время в нашем домике? Собственно, я и не хочу ничего знать.
Я побывала там после этого дважды — днем, когда могла быть уверена, что Гернот не появится дома. Забрала я оттуда не так много, ни одного предмета мебели. Все, чем мы обзаводились вместе, я оставила ему, в том числе и машину. Взяла только совсем уж личные вещи, мою одежду, несколько книг, столовые приборы моей бабушки и мою сберкнижку. Даже мои папки так и остались стоять там на полке, потому что здесь мне все равно некуда их девать. Иногда я думаю, что в нашей бездетности была и хорошая сторона. Как бы страдал наш ребенок от развода родителей! А с другой стороны, может, дело бы никогда не дошло и до той отвратительной сцены, если бы Герноту во время моей репетиции в хоре пришлось нянчиться с ребенком.
Моя мать не проявила особого сочувствия. Она вообще не одобряла разводов. Я намекнула, что Гернот изменил мне.
— Ну и что? — сказала она. — Не ты первая, не ты последняя, с кем это случается.
Наверное, она так рассердилась потому, что ей пришлось похоронить надежду на внука. Она, наверно, думает, что единственный шанс — это новый партнер, и как можно быстрее! Своим приглашением провести вместе две недели в австрийском санатории она, вероятно, хочет расшевелить меня, подстегнуть мой интерес к жизни и, как следствие, к мужчинам.
— Дитя мое, а почему бы тебе не пользоваться косметикой, хотя бы сдержанно? Я же понимаю, учительнице не к лицу наряжаться в пух и прах и краситься как клоун, но и такой серой и бесцветной ходить тоже ни к чему.
Эти слова меня задели. Моя ценность измерялась лишь степенью годности на брачном рынке. Но, разумеется, есть в ее критике и доля правды. В нашей гимназии почти все коллеги одеваются модно, при случае меняют прическу или красят волосы, на переменах без промедления хватаются за свои косметички. А меня сзади вряд ли отличишь от тринадцатилетнего мальчишки в брюках карго с накладными карманами и серой куртке с капюшоном. Мама в принципе желает мне добра, но мне от этого не легче.
