Итак, мы с отцом стояли на берегу, наблюдая, как темная корма «Альтаты» становится все меньше и меньше на волнах залива. Длинное облако черного дыма из трубы парохода, закручиваясь клубами, поднималось в чистое голубое небо, на котором не было никаких признаков приближающегося шторма. Птицы щебетали в листве; воздух был полон деятельной жизни насекомых; множество прекрасных деревьев и цветущих кустарников, свежих от утренней росы, украшало эту землю; и весь окружающий мир, пребывая в радости, казалось, старается утишить нашу печаль.
В тот день мы нашли приют на гасиенде дона Игнацио Мартинеса, ученого и городского врача, который, как и отец, изучал оккультизм и был ему близким другом. Когда он узнал об отъезде матушки и сестры, то печально покачал головой и сказал:
— Сеньор Колоно, я не хочу нагнетать ненужный страх и беспокойство, но все-таки должен сказать, что вы напрасно не ознакомились со своими гороскопами, прежде чем предпринимать подобные действия.
— Верно, дон Игнацио, — ответил отец, — я не следил за аспектами планет уже несколько дней, хотя прежде никогда не пренебрегал их знамениями в своей врачебной практике, рассматривая влияние и субстанции, которые символически названы именами планет, как самым непосредственным образом связанные с заболеваниями. Подобно Гиппократу, я придерживаюсь мнения, что астрология в своем истинном смысле является самим основанием терапии. Так каковы же сейчас предзнаменования?
В ответ дон Игнацио пригласил нас в свой кабинет, где наше внимание привлек большой небесный глобус из какого-то прозрачного материала. На нем были разными цветами нарисованы созвездия, а внутри находилась наша солнечная система со светилом в центре.
— Вы сами видите, — сказал дон Игнацио, — что планеты предвещают бурю. И случится она на море: Сатурн и Уран — обе роковые планеты — находятся в соединении, а Луна, Венера и Марс — в одном знаке, который управляет заливом. Это дурной знак, и питая надежду, что ничего плохого не произойдет, я предсказываю резкую перемену погоды.
Отец, по-видимому, вполне понял сказанное другом и согласился с его заключениями, но в ответ просто сказал, что подчинился приказу и может только надеяться на лучшее. Я был внимательным слушателем и, хотя сам немного разбирался в астрологии, глядя на чистое голубое небо, думал, что их премудрость на этот раз непременно окажется несостоятельной. Но мои умозаключения ничего не стоили, ибо несколько часов спустя небо с невероятной быстротой затянулось темными, зловещего вида тучами, поднялся ветер, и черная ночь поглотила свет дня.
Первый короткий порыв ветра принес небольшой ливень. Затем наступила тишина — ужасающая тишина, гнетущая своим бездействием. А потом разразилась буря. Ветер ревел, деревья сгибались под его неистовым натиском, остов дома зловеще скрипел и дрожал под его порывами. Небеса, казалось, полыхали в огне, а громы соревновались с ревом урагана, сея еще больший ужас.
Через час все закончилось. Всего лишь час — но, о Боже, какая жестокость свершилась! Что он принес! Во время бури отец сидел с застывшим, отсутствующим взглядом, и теперь, когда она улеглась, я заметил трагическую перемену в его лице. Не было прежней счастливой улыбки, только глубокая, невыразимая печаль.
— Мой дорогой брат, — сказал дон Игнацио, беря отца за руку, — я сочувствую вам и готов помочь всеми своими силами в этот час сомнений и испытания. Кажется, нельзя и помыслить, что пароход мог выдержать такой шторм. Но мы не можем оплакивать прошедших через то, что другие называют смертью, ибо знаем, — с ней приходит начало новой жизни. Возможно, Нина потеряна для вас в этой жизни, но ваша потеря — для нее победа. Припомните, что происходит в реальности. Ведь это и ваша победа. Хотя вы и потеряли ее в видимом мире, она неизменно будет присутствовать рядом в мире невидимом, ибо то, что выглядит, как разлука, в действительности оборачивается более тесным союзом. Не забывайте, брат, вы действовали в соответствии с приказом Учителей, а они мудрее нас. Рассматривайте происшедшее в этом свете и помните: если у ваших близких еще есть обязанности в этом мире форм, их несомненно охранили те, против кого любой ураган — ничто.
Слова дона Игнацио обладали укрепляющей силой, и отец, покачав головой, сказал:
— Дорогой брат, вы говорите истину. Я очень любил свою жену, наверное, моя любовь стала эгоистичной. У меня нет сомнений: все произошло так, дабы я вспомнил о долге и направил свою любовь к другим людям. Я буду стоек и никогда более не забуду, что есть истинный труд человека. Я подчинялся приказам Учителей, полностью доверял их высочайшей мудрости и отныне посвящаю свою жизнь человечеству и истине. — Говоря это, отец поднялся — сама решимость, и его печальное бледное лицо осветилось благородным спокойствием.
— Сын мой, Альфонсо, — обратился он ко мне, — помни слова, произнесенные здесь, запечатлей их в разуме и сердце. Твоя мать не мертва. Смерти нет. В этом действии или процессе, который так называется, мы переходим от тюрьмы плотской формы ко вселенским свету и любви. По всей вероятности, твои мать и сестра-совершили переход от нашего рода жизни в высшие планы радости и труда. Нам осталось завершить свои дела здесь и заслужить право присоединиться к ним. Последуешь ли ты за мной? Соединишь ли свои усилия с моими ради достижения этой цели?
Сила слов отца потрясла меня, новая жизнь билась во мне, и внутренний голос звал: «Вперед! Вперед!» С решимостью и энтузиазмом, каких никогда прежде не выражал, я произнес: «Да». Отец поцеловал меня, а дон Игнацио, схватив мою руку, сказал:
— Ты — благородный сын, тебе суждена великая работа, большую мудрость ты обретешь и выйдешь в запредельное. Иди с отцом, учись прилежно, он многому способен научить. Будь чист, будь благ и полон любви к человеку, ибо цель твоя определена и определенна.
Мы оставались у дона Игнацио до следующего дня. Газетный отчет о буре вкратце был таков: она пронеслась по всему побережью и заливу; все суда, находившиеся в море, несомненно, пропали без вести. За отчетом следовал список пассажиров «Альтаты», где после «сеньора Нина Колона с дочерью» были упомянуты двое неизвестных, которые взошли на корабль, когда тот уже снимался с якоря, и чьи имена не успели зарегистрировать.
На следующий день мы с отцом вернулись домой, и с той поры я стал его почти постоянным спутником. Он больше не запирал старую лабораторию и в ней обучал меня химии. Я изучал также все, что относилось к медицине. Отец был как никогда усерден по отношению к больным. Я сопровождал его в визитах, слушая по дороге лекции. Время шло, познания мои возрастали, отец говорил со мной все более открыто и, наказывая хранить тайное, многое поведал об оккультных теориях в медицине, рассказал более полно о своем обучении в Париже. Матушка и сестра не ушли из наших мыслей и разговоров. Мы часто беседовали о них, но, даже испытывая печаль, владели своими чувствами и не теряли времени в бесполезном сожалении о прошлом.
Однажды, говоря о своих достижениях в медицине, отец сказал: «Я лечу заболевания не так, как полагают многие. Успех мой обусловлен не моими учеными степенями и не дипломом, полученным в одном из самых известных университетов мира, но знаниями, почерпнутыми в определенных тайных школах, учеником которых я состоял в Париже. Эти школы, неизвестные широкой публике, существуют еще со времен Месмера и Сен-Жермена, учения которых содержат гораздо больше, чем думают невежды. Те школы бдительно охраняются. Только достойный может быть допущен, ибо знание, которое они открывают, могло бы стать ужасающей силой зла в руках эгоистов и злоумышленников.
