Книга Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко

Ну и на него, как обычно, было мало улик, но очень много косвенных доказательств.

Адвокатом у черта был тоже черт, да еще такой богатый и хитрый, что этого, нашего, прямо из зала суда вениками гнали на волю.

Ну и физиономия у него, у черта (того, что к Пончикову привязался), до того дрянная была, что лучше никогда вообще такую гадость в зеркале не видеть.

Ну и хитрый, разумеется, был, коварный.

Знал «Кудаккому», «Комучего» и «Комуичтопошептать»; и в какую бородавку вцепиться.

Такая, в общих чертах, на тот момент сложилась неуютная ситуация.

Съел Пончиков чебурек, и космические звезды, и электрические фонари, и зеленые кресты аптек светили Пончикову путь, до самого подземного перехода.

Он шел себе, вдоль Всехсвятского зеленого забора и колокольни, и ему было тепло внутри его куртки, а снаружи на куртку Пончикова падал тихий и синий праздничный снег.

А за нашим Пончиковым хромал этот, с рогами и рыльцем, и на его плешивую шкуру снег тоже падал, и если приглядеться, то даже можно было заметить его противное очертание. На седенькую вьюжку похоже.

Но никто не приглядывался, и, разумеется, Пончикову даже в голову не приходило на своего попутчика оглянуться.

Только они Всехсвятский миновали и выходят к пожарной башне, где бесплатная общественная уборная, как попутчик прыг-скок, и шлепнулся Пончикову на левое плечо.

Шлепнулся и говорит: «Слушай, Пончиков, сделай доброе дело!»

Пончиков этому не удивился, (мало ли в голове у человека гуляет мыслей?), и идет себе уже вниз по ступенькам, на ту сторону, где у Пончикова квартира.

А черт опять за свое: «Сделай доброе дело» да «Сделай доброе дело».

Пончиков даже оглядываться начал, думает: «Может, и правда мне сделать какое-нибудь доброе дело?» Только какое доброе дело сделать и кому, непонятно.

В переходе подземном в десятом часу вечера пусто, все козырьки позакрывались, только ветер гуляет. Ветер гуляет, а черт не отстает.

И еще очень плохо этот теплый подземный ветер пахнет (крысами, наверное).

Как Пончиков стал подходить к выходу, запах этот еще усилился, и Пончиков видит: сидит на ступеньке нищий, в тряпки серые замотанный, лица не видно, ничего не видно, и шапка, в шапке ничего, только снег с улицы заносит.

Тут черт чуть ухо Пончикову не откусил, так разверещался, шипит: «Сделай, Пончиков, доброе дело!» Не сделаешь, мол, «доброе дело», Пончиков, тебе же хуже будет.

Ну ладно, думает Пончиков, сделаю, пожалуй, может, мне из этого какая-нибудь выгода тоже будет.

Только Пончиков это подумал, как сразу у него тихо в голове стало, только ветер с улицы свистит.

Пончиков порылся в кармане, уцепил перчаткой мелочь и в шапку нищему бросил. Хотел идти дальше, а нищий вдруг говорит: «Мало это, Пончиков, для доброго дела», дай, мол, еще.

Ладно, вернулся Пончиков назад (он уже к тому времени на пару ступеней поднялся), полез за пазуху, достал бумажник. У него с деньгами не особенно вообще было, но жить можно.

Хотел 50 рублей нищему дать, но черт говорит, что и этой суммы для доброго дела не достаточно. «Что же, – думает Пончиков, – не сто же рублей мне этому нищему отдавать? Мне их самому мало!» А черт говорит: «Не торгуйся, Пончиков, так добрые дела не делают, давай сразу 500!»

Пятьсот рублей было у Пончикова, в запасном карманчике, но он даже удивиться не успел, откуда черт об этом знает. Рука сама между пуговиц потянулась, и тут Пончиков сделал настоящее доброе дело. Положил нищему в шапку, поверх мелочи эти 500 рублей.

Подождал, думает: что нищий ему на это скажет? А нищий этот сидит куркуль куркулем, даже спасибо Пончикову за доброе дело не сказал, а только синий снег с улицы опять ему в шапку падает.

И пошел Пончиков дальше, и он думал, что сделал очень большое доброе дело и ему такое точно где-то зачтется, может, зарплату прибавят, а может, аванс пораньше дадут.

Так шел Пончиков дальше, и даже озирался по сторонам, не найдется ли ему на снегу тысяча, взамен тех пятисот рублей.

А черт сидел у него на плече довольный-предовольный, а значит, дело-то было совсем не в порядке.

Раз ему так радовался черт.

Тут мы с Пончиковым и его хитрым чертом простимся и на несколько ступенек спустимся назад, в подземный переход.

Там сидит куркуль нищий, замотанный в тряпки…

Сидеть-то он сидел, да уже не сидит. Сцапал нищий 500 рублей в лапку, мелочь Пончикова к себе в карман переложил, шапку надел и почапал по переходу в сторону Всехсвятского.

Вышел, но не к собору пошел, а к магазину. Там такой магазин есть, что ночью тоже работает. Купил себе на все 500 Пончиковых рублей дешёвой водки. Вышло много, и пошел, стеклом звеня, под синим крещенским снегом к себе домой.

Пришел куркуль домой, у него там хлам, вонь и страшно. Пусто, тихо.

Сел за стол, и стал пить Пончикова «доброе дело» на все 500 Пончиковых рублей.

Пил, пил куркуль и к утру умер.

Звали этого куркуля Александр Сергеевич Васечка. Он когда-то был электрик первого разряда, но там у них многие пьют. А Васечка пил тоже, потом с этим Васечкой еще другие плохие дела случились, так что он еще больше запил, потом у Васечки мама умерла, а он ее очень любил, и еще пил долго. А после Нового года совсем пил.

И с работы его давно прогнали, и жена от Васечки ушла, и дочку забрала, и думала она только о том, как бы Васечка не пропил квартиру.

А Васечка пропил табуретку, пропил мамино трюмо, книги тоже все пропил, пропил каракуль, свое пальто, но квартиру не успел. Квартира дочке с женой осталась.

А от Васечки ничего не осталось. Только грязное одеяло да синие ноги.

И падал и падал тихий крещенский снег.

Такое вот у Пончикова вышло доброе дело.