– Странная хреновина, – сказал я, взвесив ее на ладони. – А ты давай, не спи! Щелкай «лейкой»!
Антон вздохнул и поднял фотоаппарат.
Я перевернул «занятную штучку» и обнаружил, что обратная сторона выглядит совершенно иначе – гладкая, с единственным символом по центру, похожим на солнце, как рисуют его дети: кружок и полоски-лучи.
Только здесь были изображены лишь те, что шли вниз и вбок, и светило слегка напоминало бородатую физиономию.
– Я все, – сообщил Бартоломью. – Ну что, пошли отсюда?
– Пошли, – я сунул диск в карман, и мы двинулись обратно через населенные комарами кусты.
Белый «Лексус» и скучавший внутри патлатый Аркадий обнаружились там, где мы их оставили. Завидев наши истомленные трудами физиономии, водила с неохотой вырубил магнитолу, из которой рвалось нечто буйно-грохочущее, обильно сдобренное дикими воплями.
– Ну что, чего там такое? – спросил он.
– Кровища, трупы и набор странностей, – ответил я. – Вон, видишь, как нашего болезного укачало?
Забравшийся на заднее сиденье Бартоломью был все еще бледен, хотя и перестал напоминать ходячего снеговика.
– Да, вижу. – Аркадий вытащил из кармашка на дверце бутылочку «Пепси» и протянул ее худреду, волей судьбы ставшему фотокором. – На, попей, легче станет.
Пока Антон хлебал буржуйскую отраву, я усиленно размышлял, что делать дальше.
Чутье в очередной раз не подвело шефа – на берегу Клязьминского водохранилища мы столкнулись не с обычной бытовой поножовщиной и даже не с работой маньяка, а с чем-то более интересным. Распотрошенные трупы с вырезанными селезенками, запах, найденная в кустах вещица, да еще и след к воде – кто способен помочь мне разобраться во всем этом?
Разобраться и превратить набор фактов в интересную статью.
Учитывая, что мы имеем дело с ритуальным убийством…
– Ну что, по домам? – спросил Бартоломью, после доброго глотка «Пепси» слегка пришедший в себя.
– Нет, дружище, – ответил я. – Работа только начинается.
Глава 2Почем опиум для народа?
Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Вирус свиного гриппа
С Егором Евграфовичем Гурко-Шаповаловым я познакомился два года назад, делая материал о мормонах. Вышел на него с помощью шефа, когда мне понадобился специалист по тоталитарным сектам.
Услышав мою просьбу, Арнольд Тарасович пару минут поскрипел мозгами, а затем потянулся к сотовому телефону. А через час я уже сидел в небольшой, забитой книгами квартире на Рязанском проспекте и слушал хозяина, доцента МГУ и невероятного эрудита.
Про мормонов он рассказал мне за десять минут да еще прислал на имейл справочные материалы. Выяснилось, что Егор Евграфович разбирается во всех ныне существующих или когда-либо существовавших религиозных культах, начиная от верований обитателей Мохенджо-Даро и заканчивая умствованиями современных «мессий», что объявляются не реже раза в год. От той беседы у меня остались противоречивые чувства – восхищение и ощущение собственной неполноценности.
Так что если есть в Москве человек, способный разобраться в том, что случилось на берегу Клязьминского водохранилища, то это наверняка Егор Евграфович, а если он сам не сможет помочь, то хотя бы отправит к специалисту.
Трубку он взял после первого же гудка:
– Алло?
– Добрый вечер, Егор Евграфович, – сказал я. – Это Александр Патриарших из журнала «Вспыш. Ка». Помните меня?
– А как же. Конечно, помню. Читал вашу статью и видел, что вы меня не зря слушали. Да и другие ваши материалы с интересом просматриваю, – доцент хмыкнул. – Чем еще могу быть вам полезен?
– Сегодня произошло очень странное убийство, – осторожно сказал я. – И есть подозрения, что ритуальное. Я хотел бы проконсультироваться у вас, кто мог быть к этому причастен.
– Приезжайте. Когда вам будет удобно?
Чем еще хорош Егор Евграфович – не корчит из себя вечно занятую звезду и не пыжится от осознания собственной крутизны. Эх, жаль, что такие люди встречаются нечасто, особенно в столице.
– Да хоть сейчас могу, если не поздно, – сказал я, прикидывая, что до Рязанского проспекта мы доберемся часам к одиннадцати.
– Хорошо, жду.
И на этом наш разговор закончился.
– Поехали, родимый, – сказал я Аркадию и назвал адрес. – Только опять же быстро, и без шума.
Водила начал крутить баранку, а я вытащил из бардачка КПК и принялся на ходу набивать заготовки для будущей статьи: отрывки из беседы с капитаном… с медэкспертом… собственные впечатления… что еще?.. про запах и след пока не будем, да и про находку Бартоломью тоже… неясно, имеют ли эти вещи отношение к убийству, а если имеют, то какое.
Черновик закончил, когда мы свернули с МКАД.
Помня о любви доцента к сладкому, заехали в круглосуточный магазин, где разжились небольшим тортом. А после станции метро «Рязанский проспект» с этого самого проспекта ушли и оказались во дворе неведомо как уцелевшей во время строительного бума хрущевки.
– Антон, если хочешь, пошли со мной, – предложил я. – Фоткать там не придется, так хотя бы умного человека послушаешь. Узнаешь, что именно нашел в геройски облеванных кустах.
– Ну, я не знаю… – замялся Бартоломью.
– Короче, Склифосовский! – рявкнул я. – Идешь или нет?
– Ладно, пошли.
Пообщавшись с домофоном, мы зашли в подъезд и поднялись на третий этаж. Егор Евграфович встретил нас в прихожей, жизнерадостный, улыбающийся, с торчащими вокруг лысины клоками седых волос.
– Заходите, Александр! – воскликнул он, потискав мою руку. – И вы, молодой человек… Как вас зовут?
– Антон, – отозвался несколько опешивший от такого напора Бартоломью.
Наш худред привык сам заваливать людей потоками слов, а не выступать в качестве слушателя.
– Антон? Отлично! – Доцент возликовал так, словно его познакомили с самим Владимиром Владимировичем. – И торт? О, просто чудесно! Заходите в комнату и рассказывайте все!
Обиталище Егора Евграфовича очень сильно напоминало библиотеку. Книжные шкафы и стеллажи оккупировали бо́льшую часть площади, у окна громоздился письменный стол со старинной лампой в виде задравшего хобот слона. На столешнице с трудом можно было найти свободный участок, все занимали кипы бумаг и раскрытые фолианты.
Для доцента его наука заменяла все, и поэтому неудивительно, что жил он один.
– Сначала чай! – объявил Егор Евграфович и вместе с тортом умчался на кухню, оттуда донесся плеск и звон посуды.
– А я думал, что такие ученые вымерли, – сказал Бартоломью с необычной для него робостью.
