— Сосудистый коллапс!.. — эхом отозвалось несколько человек на манер протестантов, самозабвенно подпевающих где-нибудь в Луизиане. Однако доктор Мюллер и вторившие его словам находились на том конце зала, откуда не было видно ручейка крови, медленно текущего от четвертого ряда к первому. В той части помещения все бешено ломились к выходу, стараясь случайно не задеть страшного ручейка. Одни перелезали через сиденья, другие подскакивали, опираясь на подлокотники кресел. В третьем ряду осталась сидеть только одна пара: супруги Доблингер, лишившиеся сознания при виде алой жидкости. Гемофобия, истерический обморок.
Вскоре над первыми рядами вспыхнул свет, и одна операционная сестра в паре с отоларингологом, имеющим частную практику на окраине городка, решили, что настало время для срочного медицинского вмешательства. Пробравшись по третьему ряду, ухо-горло-нос подошел к неподвижному телу почти вплотную, но не успел перегнуться к нему через сиденье, как почувствовал, что на его плечо легла чья-то тяжелая рука. За спиной у скромного отоларинголога стояла доктор Бьянка Валлмайер — главный врач клинической больницы, при необходимости замещавшая ее директора.
— Ничего не нужно делать, коллега.
Бьянка Валлмайер являлась хирургом. И ее должность и специальность были, честно говоря, покруче, чем у скромного частника, поэтому отоларинголог покорно ретировался. Посмотрев себе под ноги, доктор Валлмайер вдруг обнаружила, что стоит в огромной луже крови, и стала нагибаться, чтобы заглянуть под ближайшее кресло к поисках источника этого безобразия. Оказавшись в конце концов на четвереньках, дама почувствовала, что в глазах у нее потемнело.
Ситуация постепенно становилась неуправляемой. Какая-то акушерка поскользнулась на кровавом ручейке, уже достигшем пространства между первым рядом и сценой, и вывихнула себе руку. Один зубной врач, как и многие другие товарищи по несчастью, пытавшийся пробежать по креслам, потерял равновесие и упал прямо на жесткую спинку сиденья в четырнадцатом ряду, заработав себе ушиб яичек. С некоторыми зрителями начались нервные припадки, степень которых была различна в зависимости от индивидуального темперамента — одни свалились в обморок, другие впали в истерику, третьи начали испускать судорожные крики, четвертые кинулись заползать под сиденья. Одна дама в припадке временного помутнения рассудка с треском раздирала на себе одежду.
— Типичная картина острой реакции на стресс, — сказал психиатр Гуссвальд тем, кто оказался рядом с ним, и рыцарским жестом накинул на плечи полуобнаженной дамы свой пиджак. В принципе мечущиеся по залу медики могли бы излечить многие из таких «попутных» травм и расстройств, однако большинство присутствующих остались безучастными к бедам ближних, и для этого феномена уже трудно подобрать точный психологический термин. И снова: пронзительные крики, нервный смех, отрывистые ругательства и бессмысленные проклятия. Два фельдшера, официально состоявшие в штате концертного зала, до инцидента сидели на галерке в наушниках, слушая трансляцию футбольного матча, а в нужный момент не сумели пробраться в зал, безнадежно застряв где-то по дороге.
К чести всех присутствовавших в зале медиков, надо сказать, что в такой тесноте принять адекватные меры помощи главным пострадавшим было почти невозможно. Леденящий душу бег с препятствиями в виде зрительских кресел с трудом дается даже бойцам спецназа, чего же мы хотим от обычных людей? Доктор Бьянка Валлмайер все еще корчилась на полу на четвереньках, хватая ртом воздух, и ее дородная фигура окончательно заблокировала подход к лежащему. Никто из окружающих не решался протянуть руку столь важной персоне. Конечно, многие уже догадались вызвать по мобильному «скорую помощь», и та приехала, и даже не одна — с улицы доносилось несколько сирен, настроенных в кварту. Однако всеобщее внимание отвлекали на себя супруги Доблингер, так и сидевшие в обморочном состоянии наискосок от места происшествия. Те, кто сумел пробраться туда, принимали супругов за главных виновников переполоха и пытались привести их в чувство подручными средствами. Доктор Конецки, натуропат, прикладывал им целебные травяные компрессы с лапчаткой гусиной.
Вот что происходило до того момента, как непоколебимый доктор Шивельфёрде, гость из северофризского города Хузума, стал прорываться к безжизненному телу с решительным кличем: «Я врач!» Драгоценное время было упущено. Ноги несчастного выкрутило странным образом, его голова и шея скрывались где-то под сиденьем. Заезжий педиатр нагнулся, чтобы увидеть лицо жертвы, но никакого лица не обнаружил. Он взял пострадавшего за руку, попытался найти пульс и вскоре понял, что спасать уже некого. Упитанное тело мужчины, от головы которого почти ничего не осталось — настолько тяжелым оказался ударивший по ней тупой предмет, — было залито кровью. На груди у трупа, одетого в красную бархатную ливрею, висела именная карточка. «Евгений Либшер» — было напечатано на ней, а внизу чуть помельче: «Старший капельдинер культурного центра».
3
Овечки в лоденовых одеждах, высыпавшие из барочной церкви, все еще толпились на улице перед входом. Время от времени в небе погромыхивало, падали первые капли дождя, однако прихожане радовались общению после вечерней мессы и стояли, прячась от ветра за стенами храма с зеленоватым луковичным куполом. Вскоре перед ними предстала странная картина — какой-то молодой человек, возможно, сумасшедший, сломя голову пронесся мимо храмовой площади. Лицо у бегуна налилось краской, он фыркал и пыхтел, словно небольшая паровая машина, только в смокинге и при галстуке. При виде такой нелепости люди не могли сдержать смеха. Правда, некоторые из присутствующих, тоже занимавшихся спортом, узнали этого человека, ведь на каждой гонке, на каждом состязании, где участникам требовалось как можно быстрее переместиться из пункта А в пункт Б, не используя при этом никаких вспомогательных средств, появлялся этот комок мускулов и сухожилий по имени Инго Штоффреген и в большинстве случаев брал призовые места. Однако его сегодняшний забег смотрелся дико, в частности, потому, что здешний курорт имел гериатрическую специализацию. По местным улицам мало кто бегал — тут в основном расхаживали, бродили, фланировали и слонялись. Кто-то из прихожан крикнул вслед торопыге: «Да не гони ты так, убьешься!» В устах баварца это прозвучало весьма своеобразно: «Darenndifeinet!» — и случайному свидетелю данной сцены из приезжих могло показаться, что это сказано на арабском языке или франконском диалекте. Вместе с тем смысл фразы немецкоговорящий курортник понял бы — таковы удивительные свойства баварской речи.
Гроза еще жеманилась. Когда упали первые капли дождя, некоторые раскрыли зонты, но ливень так и не начался в полную силу, и верующие не торопились домой, продолжая болтать о том о сем. Твердо вознамерилась уходить только одна пара — люди среднего возраста, судя по всему, муж и жена. Им давно надоело обсуждать подлости ближайших соседей и всего человечества в целом, они были в курсе всех строительных проектов, знали обо всех сомнительных решениях совета общины. Свою основную задачу супруги выполнили — собрали информацию о тех, кто планировал выгодный брак, и — что самое главное — о находившихся при смерти, поэтому без сожаления покинули сборище на храмовой площади и направились домой. Да, Игнац и Урзель Гразеггер, владельцы солидной фирмы, оказывающей похоронные услуги с 1848 года, вовсе не были ревностными католиками, а посещали церковь лишь из соображений пользы для бизнеса. Вот и сейчас они шли с традиционной для этой местности службы за упокой всех скончавшихся на текущей неделе. Одного из них, Франтишека Говорчовицки, супруги Гразеггер только что успешно похоронили — если, конечно, слово «успешно» вообще уместно в такой ситуации.
