Вещи, подаренные Каромо, Ляля хранила у Ирочки, с правом ношения их Ирочкой. У неё же и переодевалась. Однажды, уже по любым меркам опаздывая домой, Ляля, у которой на роскошь глаз уже было подзамылился, рискнула, чтобы не терять времени на переодевание, заявиться домой в скромном сарафанчике из мягкой замши терракотового цвета.
Реакция была просто потрясающая. Мама кричала:
– Моя дочь проститутка! Моя дочь очень дорогая проститутка! И хлопала Лялю по пунцовым щекам!
– Мама! Мамочка! Это ж не моё! Я у Ирки с романского факультета одолжила на день! Мама!
– У Ирки? А у Ирки откуда? Ты знаешь, сколько это стоит?! И Ирка твоя проститутка! И ты! Ты!
Мама рыдала, бабушка металась, папа хлопал в растерянности и горе рыжими ресницами.
Когда буря всё же утихла, Ляля рассказала, что у Ирочки дядя во Франции, он ей подарил, Ляля попросила на один день, завтра отвезёт и больше никогда, никогда не будет брать чужое!
Папа и бабушка успокоились. Успокоилась внешне и мама, но она, ни на секунду не поверила своей дочери. Мама поняла всё, сразу и навсегда! Она решила молчать и ждать! Чтобы сразу рубануть одним махом по этой змее подколодной, Лялечке своей! Подумать только! Натуральная замша! Терракот! И эта зассыха наглая! Боже мой! Боже мой! Как жить?
В мае Каромо и Лялечка подали заявление в ЗАГС.
Заявление у них принимала злобная и внешне уродливая дама сильно климактерического возраста. Большая голова карлицы без всякого перехода была посажена на уродливую табуретку туловища о двух пузатых коротеньких ножках.
Она смотрела на Лялю ненавидящим взглядом, и зависть буквально капала из её ушей на претенциозный кружевной воротничок. Дама ни в какую не соглашалась принять заявление, мотивируя это тем, что потенциальной невесте ещё нет восемнадцати лет.
Каромо убеждал, приводил доводы, главным было в них то, что до восемнадцати лет невесте осталось всего пару месяцев, а жениться они хотят аж в октябре. Дама мотала скрученной на голове халой и всё наливалась и наливалась злобой.
Ляля стояла и думала о том, что таких вот злобных старых кочерыжек вообще нельзя выпускать из дому во время климактерического криза. А уж держать на такой деликатной должности и подавно!
Каромо был спокоен как сфинкс. Он мягко улыбался в мясистую рожу дамы, а правая рука уже скручивала в тугой рулончик несколько зелёных бумажек. Как они оказались у дамы в кармашке, уследить не смог бы никто. Но заявление было принято, дама попыталась улыбнуться. Но лучше бы она этого не делала.
Свадьба была назначена на конец октября. За это время жених должен был смотаться к себе в Париж, известить родителей, вернуться за Лялей, потом с ней поехать обратно и представить свою невесту родителям. Потом они вернутся, сыграют свадьбу и будут жить на два дома пока Ляля не получит диплом, ведь у Каромо диплом уже созрел.
Он будет работать во Франции на благо семьи, а на уик-энды летать к своей обожаемой Лялечке, или Лялечка будет летать на выходные в свою новую семью. Всё это слышалось Ляле такой дивной музыкой, что страшно было даже поверить, что такое счастье возможно!
В идеале надеялись, что родители приедут на свадьбу, но это было бы уже совсем непозволительным везением. Жить думали у Ляли или снимать гостиницу. Папа оплатит.
Долго не решались знакомить Каромо с семьёй Ляли. Но отъезд любимого уже был на носу. Ляля решила подготовить родителей и в ближайшую субботу привести в дом жениха.
Сначала тонкий стратег и психолог по призванию, Ляля решила обработать бабушку, сделать из неё союзницу, эту союзницу натравить на папу, а уж потом скопом двинуться на такую крепость как мама.
Но вся семья толкалась дома, Ляля оканчивала первый курс, готовились везти ребёнка на оздоровительный курорт, спорили вечерами, куда поедут, во что оденутся.
Злопамятная мама советовала одолжить в дорогу у подружки терракотовый сарафан. Всё говорилось в манере лёгкой шутки, но Ляля тонко прочувствовала, что мама ей больше не друг, и при любом раскладе отношения их дали трещину длиной в жизнь.
И только в субботу, в ту, которую Ляля планировала для знакомства, родители ушли в театр. Ляля приступила к охмурению бабушки.
Всё шло как по маслу пока Ляля не объявила, что жених иностранец.
– Капиталист что ли? – в недоумении взглянула из-под очков бабушка.
– Капиталист, бабушка, но очень хороший!
– Ну, во-первых, хороших капиталистов не бывает, а во-вторых, это может очень навредить твоему папе. Ты это понимаешь себе, девочка моя? – бабушка начала волноваться.
– Бабуля, он из дружественной нам страны!
– Из Болгарии что ли? Так курица не птица, Болгария не заграница! Было бы о чём говорить! – в голосе бабушки послышалось облегчение, смешанное с лёгким разочарованием.
– Бабуля! Он из Франции. В Париже живёт. Богатый…
Глаза бабули сверкнули младым огнём.
– Из Франции? Из Парижа? – в этот момент бабуля напоминала ильфо-петровского дворника: «Барин? Из Парижа!» Боже, Ляля! Так там же буржуи и капиталисты! Тебя ж из комсомола…
– Бабушка, ну что ты как маленькая! Сейчас не те времена!
– Времена, рыбка моя, всегда те! Ну и что он и как? Где вы познакомились? Бабушка подобралась, как пловец для прыжка в воду.
Ляля рассказала свою историю любви бабушке, но про то, насколько близко с женихом она знакома, не обмолвилась, а бабуля не спрашивала, ей это и в голову даже не пришло. Ну полюбила! Ну иностранца! Так там, в этой Франции коммунистическая партия есть. Он вступит в неё, и все от них отвяжутся.
Постепенно Ляля пыталась бабушку подвести к главному. Сказала, что собирается в эти выходные привести его домой. Познакомить с семьёй. Бабушка одобрила. А чего тянуть?
– Дело в том, бабуля, – прокашлялась в кулачок Лялечка, – что Каромо не совсем белый!
– Какой Карома, что за Карома? – бабушка вскинула на Лялю закипающий недоумением глаз.
– Не Карома, бабуля, А Каромо. Так зовут моего жениха. И он не совсем белый.
– А какой он у тебя? Синий что ли? Или полосатый? – хихикнула бабушка.
– Ну, тёмный он бабушка, короче – африканских кровей!
Бабушка осела, как квашня в кадке.
– Негр что ли? Чёрный?! Да ты с ума сошла, лахудра ты такая! Что же ты наделала? Что же теперь будет? Да как же тебя угораздило, Лялька? Паршивка! О! Готэню! Ты представляешь, что ты наделала, дурочка?
Бабушка заплакала, да так горько, что у Ляли всё внутри заморозилось от этого безутешного плача. Даже, когда хоронили дедушку, бабушка так не убивалась.
Она плакала сразу обо всем: о своём раннем вдовстве, о дочери, которая никого не любила в этой жизни кроме себя, об этой дурочке Ляле, которую угораздило влюбиться в чёрти кого!
