— «Да пусть это будет правдиво в отношении нас, всех нас! И, как заметил Крошка Тим…»
Ее голос задрожал и замолк. За нее закончила Линнет:
— «Да благословит нас Бог, всех нас!» — Она соскочила с колена Розы. — «Конец».
Роза закрыла книгу и с громким сопением откинулась на спинку стула:
— Боже мой, эмоциональное истощение!
— Почитала бы ты Диккенса, — заметила Руфа.
— Знаю. Сошла бы с ума.
Розе было пятьдесят: бывшая красотка, не столько движущаяся, сколько мчащаяся к увяданию. Тонкая кожа вокруг глаз была покрыта сплошной сеткой морщин, второй подбородок отвис, растрепанные локоны превратились в застывшие клубы с проседью. Тем не менее в ней еще можно было уловить черты изысканной, похожей на цветок, девочки, которая тридцатью годами ранее пленила Настоящего Мужчину во время безумного фестиваля рок-музыки в Уэст-Кантри.
— Чайник готов, — сказала она. — Завари, пожалуйста, чай.
Руфа была единственной из всей семьи, кого можно было попросить приготовить чай без каких-либо аргументов и тщательных извинений. Она положила два пакетика в две кружки и залила их кипятком из тяжелого чайника, стоявшего на плите.
— Роджер еще не вернулся?
Роджер был любовником Розы, и теперь, когда не стало Настоящего Мужчины, превратился в бесполезный атрибут дома. Он приехал в Мелизмейт случайно, десять лет назад, и с тех пор делил с Розой ложе. Настоящий Мужчина, обрадовавшийся тому, что кровать его жены обрела приличного обитателя, полюбил его. И вся семья получала пользу от его крошечного частного дохода.
— Он пошел к Рэну, — сказала Роза. — Там, похоже, кризисная ситуация.
Из-под громоздкого старого кухонного стола до них докатился голос Линнет.
— Старая проститутка из книжной лавки бросила его. Он звонил и плакался, а я сказала, что мне не жаль.
Регулирующие условность гены Руфы подернулись, выражая протест. Не было абсолютно никакого смысла напоминать кому-то, что дети любят подслушивать. Они не знают, что такое смущение.
— Осталось двадцать минут до отхода ко сну, ягодка, — объявила она.
Линнет недовольно пробурчала:
— Неужели не видишь? Я занята в своем домике.
Ей было пять лет, и она была настолько красива, насколько может быть красив ребенок. Голубые глаза ее матери генетически смешались с блестящими темными волосами Рэна, и в итоге получилась бледная, печальная, маленькая Рапунцель. На ней была дырявая светло-зеленая кофта с желтым узором, но при этом она была само достоинство.
Потягивая чай, Руфа опустилась на колени на каменный пол у стола. Линнет обставила свой домик грязной подушкой и голой веткой, служившей рождественской елкой. Оба ее коричневых медвежонка — Братья Рессани — валялись, как пьяные, на полотенце. Два носка Линнет были прикреплены к ножке стола на уровне роста медвежат.
— Это мой камин, — пояснила она. — Они только что вывесили сушить свои чулки.
Руфа восприняла упоминание о чулках как обнадеживающий признак. Несколько недель назад Линнет наблюдала за бабушкой, причитающей по поводу огромного счета за электричество. Поскольку никто не считал нужным быть сдержанным при ребенке, девочка слышала громкие обсуждения по поводу того, что у них должно быть в последнее Рождество в Мелизмейте — электричество или алкоголь.
Позднее она как бы невзначай сказала Руфе:
— Думаю, в этом году не будет много подарков.
Взрослость этого поступка задела сестер за живое. Мысль о том, что Линнет может ждать разочарование утром на Рождество, вывела их из состояния общего безысходного хаоса. Даже Селена, редко надолго отрывавшаяся от книги, смогла наскрести денег на шоколадную помадку. Нэнси во всеуслышание объявила, что сделает Линнет подарок, даже если для этого ей придется переспать со всем мужским уэльским хором, напевающим «Моя возлюбленная» (к счастью, этого не понадобилось). Руфа сожгла за ночь кварту масла, экономя деньги, которые были бы проглочены электрическим ведомством.
И вот теперь, опьяненная осознанием того, что все будет о'кей, — что восторг Линнет станет лучом справедливости в непролазной депрессии, — Руфа была почти счастлива. Она связала замечательную кофту из отходов «техниколора», сшила два крошечных костюмчика в стиле Пьеро для Братьев Рессани и сделала иллюстрации для рассказа о Нэнси под названием «Тревога в Рессани-холле».
«Дух Настоящего Мужчины сидит во мне, — размышляла она, — совершая чудеса неизвестно из чего».
В доме не было ни капли джина, к минимуму были сведены также другие потребности, но жертвы были оправданны. Завтра утром у подножия кровати, которую она делила с матерью, Линнет найдет чулок с подарками.
Под столом Линнет завертывала в фольгу два сморщенных конских каштана и потускневшую медную дверную ручку.
— Счастья вам, — снисходительно проговорила она, кивая своим медвежатам. — Они такие возбужденные. Успокойтесь, ребята.
— Подходит время вывешивать твой собственный чулок, — сказала Руфа. — И нам нужно не забыть оставить кое-что для Рождественского Деда.
Ей было больно видеть проницательный, осторожный взгляд Линнет. Настоящий Мужчина всегда оставлял в канун Рождества пищу для перетрудившегося святого. Но Настоящий Мужчина умер, и все переменилось.
Линнет выползла на четвереньках из своего домика.
— Прошлый раз мы давали ему джин с тоником.
— Джина нет, — вздохнула Роза.
— Тогда, пожалуй, чашечку чая с бисквитом, — предложила Руфа. — Это как раз то, что, на мой взгляд, нужно в такую ночь.
Линнет кивнула удовлетворенная.
— И немного травки.
— О нет, дорогая, — сказала Роза. — Не думаю, что Рождественский Дед курит.
— Не ЭТОЙ травы, глупая, а для оленей.
Руфа подавила неуместный приступ смеха: Линнет не терпела смех, так или иначе связанный с ней.
— На улице очень холодно. Как насчет кусочков сахара?
— О'кей.
Руфа поцеловала Линнет в макушку, пропахшую дымом, и отправилась за сахаром и блюдцем. Сахарные куски были залежалыми и какого-то зловещего коричневого оттенка.
Линнет захихикала.
— Они похожи на маленькие какашки.
Распахнулась дверь, и на волне сквозняка в комнату влетела Нэнси.
— Мисс Линнет, ваша мама ждет вас наверху.
После ванны Нэнси источала благоухание неподдающихся распознаванию духов. Она переоделась в черное вязаное платье, сквозь тонкое полотно которого просматривались очертания ее сосков.
— Еще рано! — запротестовала Линнет.
Бодрым писклявым голосом Нэнси проговорила:
— Пойдем, Линнет, я хочу спать. — И добавила серьезно и сердито: — И Рождество наступит быстрее! — Не отличаясь склонностью к серьезному уходу за детьми, Нэнси была настоящим Мелом Бланком в искусстве имитации голосов. Она изобретала голоса для всех основных игрушек Линнет и могла часами подряд «оживлять» Братьев Рессани.
