Но приятно в жизни, всё жеСолнца лучик ощутить.И любовь увидеть тоже.С Солнцем ведь приятней жить!А более чем через месяц, Платон, поднимаясь на второй этаж поликлиники по тому же вопросу, на лестнице лицом к лицу, к взгляду во взгляд, встретился с другой красавицей.
Она была примерно того же возраста, что и прошлая блондинка, но шатенка, немного напоминавшая ему Синди Кроуфорд, потому ещё красивей и шикарней первой.
Любуясь ею, Платон задержал взгляд в её серо-карих глазах.
Та тоже, в его, наверно, в тот момент зелёных. Даже когда она прошла слева мимо него и оказалась на другом лестничном пролёте, много ниже, и теперь уже справа от Платона, они всё ещё не сводили своих восторженных взглядов друг с друга.
Для этого ему пришлось сначала повернуть свою шею до отказа влево, а потом сразу, и тоже скорее до отказа, вправо, наблюдая за красавицей, оценивая её по одежде и внешности, как слишком шикарную для него – без пяти минут пенсионера. Э-эх! Был бы я помоложе! … и свободным! Тогда.… Но сила инерции и предрассудков развела и их врозь.
По весне Платон послал в Санкт-Петербург все свои стихи за 2007 год, но опять был дядькой не понят, подвергшись с его стороны критике за сексуальные и матерные откровения.
И интеллектуальная дежурная по работе – Галина Александровна, тоже прочитав свежее от Платона, обвинила его в излишнем натурализме. Однако при этом она добавила:
– «Не давай читать дуракам и завистникам!».
И это вскоре подтвердилось в вопросе Ивана Гавриловича, который хоть и не получил от Платона чтива о себе, но слышал о написанном о нём от других:
– «А почему ты написал про меня?» — допытывался Гудин.
– «Извини! Народ хочет знать!».
Тут же между коллегами завязался пространный разговор.
Пытаясь поскорее взять хоть какой-нибудь реванш, Гудин неожиданно заявил Платону по поводу его писанины:
– «Мало ли кто у нас какой национальности! Тебя же не следует расстрелять (а как бы хотел, будь сейчас 41-ый) за то, что ты белорус?!».
А тебя бы – следовало, за то, что ты фашист! – молча подумал Платон.
Однако пауза со стороны Платона несколько успокоила Гудина, который тут же поменял тему:
– «Ты слышал, Зубкова перевели руководителем Газпрома?!» – почему то возмущённо, больше риторически спросил Иван Гаврилович.
– «Конечно, ему вместо должности дали деньги!» — спокойно, но в шутку ответил Платон.
– «Ну, ты, оказывается, ничего не понимаешь! Таким людям власть нужна!» – вдруг снова вскипел Иван Гаврилович.
– «Ну, и какую ты ему должность предлагаешь? Второго руководителя правительства?» – удивился непониманию им юмора Платон.
– «Ты это от нищеты говоришь!» – опять попытался хоть оскорблением взять реванш Гудин.
– «Фу, дурачок!» – восстановил ясность Платон.
Через несколько дней у младшего сына Гудина, тоже Ивана, родилась дочка Екатерина.
После рождения внучки весь засиявший Иван Гаврилович сразу заметно изменился в лучшую сторону. Он подобрел, повеселел, стал оптимистичней.
И это, конечно, было на руку добряку и весельчаку Платону.
На Пасху Платон проезжал неподалёку от храма. Уже в своём автобусе он заметил множество верующих.
И у церкви уже толпилось много народу.
Сумрачно-сосредоточенные лица страждущих у храма говорили о том, что должно произойти нечто, напряжённо ими ожидаемое…
Но при выходе из церкви их лица были уже светло-счастливыми.
В рабочее воскресение, 4 мая, Платон с Ксенией съездили в Никольское на празднование 64-летия мужа Марины, отставного полковника Юрия Алексеевича Палева. Ксения должна была прибыть к назначенным четырнадцати часам, а Платон – по мере возможности, с работы.
Около пятнадцати дня звонок жены по мобильному застал Платона выходящим из метро «Курская». Ксения предостерегла мужа, что из-за отмены нескольких электричек подряд, она только сейчас прибыла на станцию «Никольское». И действительно, бардак на Курском вокзале в этот день имел место.
Однако для Платона он вылился в другое. Из-за отключения какой-то системы, ни в одной из касс невозможно было получить билет по «Карте москвича». Пришлось объясняться с контролёром у турникетов, благо в этот раз попалась женщина понятливая и добрая.
