Мори выругался снова.
— Ты действительно не играешь со мной, не так ли? Это не трюк, чтобы получить побольше денег от студии. Ты вправду серьезно говоришь об уходе в отставку.
— Да, Мори. Абсолютно точно. Я всего лишь хочу вернуться к тому, чтобы быть простым, обычным парнем, которого никто не знает.
Мори фыркнул.
— Слишком поздно для этого. Во всем мире не найдется человека старше двух дней, который бы не знал имя и лицо Айдана О'Коннора. Господи, ты появлялся на обложках журналов чаще, чем президент.
И это было то, из-за чего он не намеревался покидать свою горную вершину кроме как ради еды, пива и, возможно, один раз в год перепихона… опять же, учитывая все, через что он прошел, ему вместо этого следует рассмотреть использование резиновых кукол — некоторые из тех, что он нашел он-лайн, обладали по-настоящему большими техническими возможностями.
— Ты не помогаешь себе. Кроме того, я думал, что они все забыли меня.
Даже по телефону он мог слышать, как Мори бушует в своем офисе.
— Тебе виднее. Я не понимаю тебя, чувак, я действительно не понимаю. Если бы ты захотел, тебе мог бы принадлежать мир. Тебе всего лишь нужно протянуть руку.
Как будто Айдана это заботило… Что хорошего в обладании миром, когда у него не будет никакого выбора кроме как защищаться от каждого человека в нем? Лично он предпочел бы быть нищим с одним настоящим другом, чем принцем, окруженным двуличными убийцами.
— Сейчас я вешаю трубку, Мор. Поговорим позже. — Айдан захлопнул телефон и швырнул его назад на кухонный бар, где находилась другая его фотография в ужасном парике и платье. Боже мой, он помнил время, когда ложь, подобная этой, спровоцировала бы приступ гнева, который длился бы в течение многих дней.
Но это было до предательства, которое въелось так глубоко, что умертвило каждый чувствительный нерв в его теле. В отличие от огненной бури, через которую он прошел, эти нападки не были личными, и они не были направлены на него со стороны людей, которых он когда-то называл семьей. Все эти выпады были просто смехотворны.
Он снял крышку со своего пива и поднес его к фотографиям своей «семьи», которые он хранил на каминной полке рядом с его пятью «Оскарами».
— Да пошли вы все, — бросил он злобно.
Но, в конечном счете, он знал правду. Он был единственным, кого по-королевски послали к черту. Все, кому он доверял, оказались лжецами, и теперь он остался один на один с опустошением, которое они устроили — потому что посмел любить их больше, чем любил себя.
Жизнь была бы ничем без боли, и он был ее королем.
Два года назад он жил и умер бы для этих говнюков. Давал им все без ограничений, легко и быстро, желая, чтобы они имели лучшую жизнь, чем тот ад, в котором он рос.
Но несмотря на то что он отдал им все, кроме своей жизни, этого было недостаточно. Лжецы и эгоисты. Неудовлетворенные его расточительными подарками, они начали зажиливать, и когда он посмел задать вопросы об их воровстве, они начали домогаться того единственного, что у него осталось.
Его репутации и средств к существованию.
Да, люди его достали, и он устал от того, что вокруг него одни Иуды. Те дни, когда другие использовали его, стараясь выжать из него как можно больше, прошли.
Он больше ничего не хотел от этого мира или тех, кто ему принадлежал.
Его взгляд скользнул к дробовику, находившемуся в углу дома для защиты от змей и медведей. Шестнадцать месяцев назад он зарядил это ружье, намереваясь покончить с собой и на самом деле прекратить свою боль. Единственное, что удержало его здесь, — был тот факт, что он не доставит им удовольствия от сознания того, что они одержали вверх и подтолкнули его к этому шагу.
Нет, он был сильнее этого. Он пришел один в этот мир и в одиночестве он будет идти и защищать себя до того дня, пока Бог наверху не сочтет нужным забрать его отсюда. И будь он проклят, если какое-нибудь ничтожное неотесанное отребье возьмет над ним верх. Он не для того вырвался из нищеты и создавал свою жизнь, чтобы она стала такой как сейчас, чтобы бросить все это из-за каких-то вероломных ублюдков.
Не он начал эту борьбу, но он будет тем, кто ее закончит.
«Доверчивость невинных — главное орудие лжецов». Айдан вздрогнул, вспомнив цитату из своего любимого романа Стивена Кинга.[12]Они безусловно доказали справедливость этого. И никто не был более невиновен, чем он, во всем этом. Благодаря им его доверчивость была безжалостно убита на алтаре предательства.
Но на этом все. Сейчас от него не осталось ничего, кроме человека настолько сильного, что он никогда никому не позволит снова приблизиться к нему. Он полностью избавился от доверия. Полностью избавился от отзывчивости. Теперь он дает миру то, чем он платил ему.
Гнев, ненависть и злость. И это было причиной того, почему он хранил их улыбающиеся лица на каминной полке. Они должны были напоминать ему, насколько все двуличны.
Айдан остановился, так как услышал слабый стук. Было похоже, что кого-то стучал в его двери…
Нет. Это невозможно. Он был слишком далеко от всех и вся. Никто никогда не появлялся на уединенной грунтовой дороге, ведущей к его бревенчатому домику. Наклонив голову, он заново прислушался, но звук, казалось, исчез.
Он фыркнул.
— Да, замечательно, теперь я слышу несуществующие звуки.
Айдан сделал шаг, затем услышал стук снова.
Может быть, что-то расшаталось. Он развернулся и направился обратно в свою большую комнату.
— Эй, привет?
Он выругался, услышав приглушенный женский голос. Черт возьми! Последней вещью, которую он хотел видеть на своей горе, — была женщина. Ворча, он рванул дверь, чтобы на ступеньке крыльца обнаружить белую, закутанную фигуру.
— Убирайтесь из моих владений.
— П-п-пожалуйста. Я замерзла, и моя машина сломалась. Мне нужно позвонить, чтобы вызвать помощь.
— В таком случае воспользуйтесь своим сотовым. — Он захлопнул дверь перед ее лицом.
— У меня здесь не ловится сигнал. — Ее голос был слаб, и его мягкость тронула Айдана.
Не смей ее жалеть ты, идиот. Никто не сжалился над тобой. Давай только то, что давали тебе. Ненависть. Презрение.
Он бросил взгляд на портреты на каминной полке.
— Пожалуйста. Мне холодно. Пожалуйста, помогите.
Если ты что-нибудь не сделаешь, то она замерзнет там. Ее смерть будет на твоей совести.
Ну и что! Пусть умирает из-за своей глупости. Иногда дарвинизм является лучшим выходом…
Но независимо от того, как сильно его разъедала ярость, и его внутренний голос называл его задницей, он не мог оставить ее там умирать.
