Рост госпожи Дасслеронд не превышал четырех футов, и человеческий подросток, стоящий перед нею, был на полтора фута выше своей наставницы. Пальцы Эйдриана сжимали графит — самоцвет, способный исторгать молнии. Услышав ее слова, он поморщился и еще крепче стиснул камень, словно намереваясь выдавить из него магическую силу. Фигурой мальчик очень напоминал своего отца, сильного, мускулистого и широкоплечего. Однако многие черты он унаследовал от матери, о которой ничего не знал.
Поначалу Дасслеронд в очередной раз хотела указать ему на неправильность действий, но затем, увидев выражение лица мальчика, сочла за лучшее не вмешиваться. Пусть сам убедится в том, как именно надо обращаться с магическим камнем. Предводительница эльфов едва скрывала усмешку, наблюдая за усилиями Эйдриана сосредоточиться. То был ее Эйдриан, и она верила, что вскоре этот мальчик станет спасителем народа тол'алфар. Нет, госпожа Дасслеронд не питала особой любви к рослым и неуклюжим существам, каковыми она считала людей. Однако Эйдриан не был лишен обаяния. Эта грива густых светлых волос, пронзительные голубые глаза, полные, как и у матери, губы. Сильная квадратная челюсть, выступающие скулы — эти черты были очень хорошо знакомы Дасслеронд, некогда следившей за обучением его отца — Элбрайна Полуночника. Похоже, мальчик унаследовал лучшие черты обоих своих родителей, чему в немалой степени способствовало великолепие долины Эндур'Блоу Иннинес, в которой он рос. Здесь все дышало здоровьем и жизненной силой. Всего лишь за последний год мальчишеская долговязая фигура Эйдриана стала более крепкой, его вес теперь достигал ста семидесяти фунтов, и лишнего жира в нем не было ни унции — только мышцы, сильные, словно стальные канаты. Правда, в отличие от других людей, мышцы Эйдриана отличались невероятной гибкостью, что придавало его движениям в би'нелле дасада особое изящество.
Дасслеронд знала, что он будет расти и дальше. Рост Элбрайна был шесть с лишним футов; сын с легкостью догонит отца, а его вес впоследствии превысит двести фунтов. Если мальчишка так выглядит в свои четырнадцать, можно представить, сколь внушительное зрелище он будет представлять через несколько лет! Однако Дасслеронд надеялась, что его истинная сила будет скрыта от людских глаз, и источником ее явится безупречно дисциплинированный разум Эйдриана. Мощью своих мышц он сможет побороть любого человека, эльфа, гоблина и даже могучего великана. Но горе его врагам, когда к мастерству боевой выучки Эйдриан добавит вторую сторону своего таланта — владение магическими самоцветами. Некогда мало кто мог превзойти в искусстве владения магией самоцветов его мать, и госпожа Дасслеронд упорно добивалась, чтобы мальчик достиг в нем такого же уровня.
Пока же Эйдриан стоял, угрюмо сдвинув брови, и что-то бормотал сквозь зубы, сжимая в руке графит. Казалось, он требовал от камня, чтобы тот исторг наружу свою мощь.
— Нельзя навязывать камню свою волю, — начала выговаривать Эйдриану Дасслеронд.
Она не успела договорить — раздался громкий треск, и с руки юного упрямца сорвалась дуга яркого голубого цвета, ударив в траву у его ног. В тот же миг и он сам, и Дасслеронд оказались подброшены в воздух. Предводительнице эльфов помогли удержать равновесие крылья, а Эйдриан, упав на спину, сильно ударился о землю. Он поспешно вскочил на ноги, удивленно глядя на серый камешек, а также на почерневшую траву на склоне холма.
Госпожа Дасслеронд недоуменно переводила глаза с Эйдриана на результат его магических действий, не в силах вымолвить ни слова. Она понимала: мальчишка допустил ошибку, причем достаточно серьезную! Искусство владения самоцветами строилось на взаимодействии с камнем, поэтому нельзя было грубым волевым усилием выжимать из волшебного самоцвета его магические свойства. Но ведь именно так поступил сейчас Эйдриан. Он вступил в схватку с неживой природой и одержал в ней верх!
На лице подростка играла торжествующая улыбка, которую он и не собирался скрывать от Дасслеронд. В этой улыбке было не только мальчишеское самодовольство; там присутствовало что-то еще, непонятное для хозяйки Кер'алфара и потому тревожащее ее. За свою жизнь она была свидетельницей успехов многих рейнджеров, но всегда обучаемые эльфами люди сознавали, что добились этого своим трудом. Иногда они радостно улыбались, иногда просто сдержанно кивали, но за внешними проявлениями непременно ощущалась глубокая удовлетворенность, ибо пройти испытания, которые эльфы устраивали будущим рейнджерам, было не так-то легко. Дасслеронд терялась в догадках, пытаясь понять истинные чувства, владевшие сейчас Эйдрианом. Улыбка его оказалась мимолетной, а радости он вообще не проявил. На его лице просто отражалась какая-то злорадная удовлетворенность совершенным. И не только это. Дасслеронд поняла: в глазах мальчика было нечто сродни взгляду жестокого завоевателя, испытывающего наслаждение при виде поверженного врага. Казалось бы, чего еще ей ожидать от этого подрастающего человека? Ведь эльфы едва ли не с рождения воспитывали его именно таким. Но это выражение самодовольного упрямства на его лице, это противопоставление своей мощи силе самоцвета… Ни с чем подобным сталкиваться госпоже Дасслеронд еще не приходилось.
Несомненно, этот упрямый мальчишка обладал большей внутренней силой, чем она ожидала. Памятуя о грандиозной задаче, которую ему предстояло выполнить, Дасслеронд должна была бы только радоваться, и тем не менее…
Предводительница эльфов вновь принялась объяснять, как надлежит обращаться с самоцветами. Эйдриан уже слышал эти слова: он должен объединять свои усилия с могуществом камня, а не сражаться с ним. Однако назидательная речь Дасслеронд была краткой; то, что ее ученик содеял у нее на глазах, странным образом утомило ее и повергло в замешательство.
— Вскоре тебе снова предстоит упражняться с самоцветами, — наконец произнесла Дасслеронд и протянула руку, чтобы забрать у мальчика графит.
Голубые глаза Эйдриана блеснули яростным огнем. Эта бурная вспышка длилась доли секунды, но красноречиво свидетельствовала о том, что отдавать камень он не желает. Дасслеронд видела: упражнение с самоцветом пробудило в мальчике какое-то потаенное чувство. Проблеск силы, которую он даже не подозревал в себе. И теперь Эйдриан хотел овладеть этой силой. Он был готов учиться управлять ею, чтобы затем безраздельно подчинить себе и сделаться полновластным ее хозяином. Прекрасно. Мальчику требовался подобный толчок. Эйдриан должен достичь самых высот могущества — только тогда замыслам Дасслеронд относительно своего ученика суждено будет осуществиться. Однако безграничное своеволие, сверкавшее в голубых глазах юного упрямца, выглядело зловещим; столь же тревожащим, как и его бесцеремонность в обращении с магическим самоцветом. Дасслеронд словно во второй раз получила предостережение о возможной опасности.
Правда, мгновение спустя Эйдриан послушно отдал ей графит, пожав плечами и изобразив на лице глуповатую детскую улыбку. Однако улыбка была притворной, и Дасслеронд прекрасно это видела. Покажи он сейчас свои истинные чувства, она должна была бы сопровождаться оскалом клыков.
Поле, за которым следил притаившийся Эйдриан, находилось ниже его укрытия. Он наблюдал за Бринн Дариель, проверявшей упряжь Сумрака — своего коренастого, сильного жеребца, которого несколько лет назад Белли'мар Джуравиль специально для нее доставил в Эндур'Блоу Иннинес. На ветвях деревьев, росших вдоль длинного и узкого поля, разместились чуть ли не все эльфы тол'алфар. Многие из них держали в руках факелы. Рядом с Бринн стоял Джуравиль, которого соплеменники теперь называли не иначе как Марра'тиель Таук, что на эльфийском означало Снежный Гусь, высмеивая его неутолимое пристрастие к путешествиям. Здесь же находилась и эльфийка То'эль Даллия, которая что-то говорила Бринн.
