Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Освоившись, старший Нестерюк прибрал к рукам и другую доходную городскую негоцию — прием стеклотары. «Пушнину» принимали как рядом с пивными точками, так и вразброс по городу, передвижными пунктами. Заедет во дворы девятиэтажек грузовичок, и дудит водила в медную трубу, вроде валторны. Жители сразу понимают, что пора с балконов и кухонь доставать бутылочки. Хитрости в «пушном» деле водились немудрящие: с десятка бутылок отставить одну-две (горлышко отколото), немытую посуду не принимать (на донышке молочко присохло), от шампанского не брать. Граждане тащить это обратно ленились, да и незачем. Бросали рядом, а приемщик добру пропадать не давал. Можно и по дороге списать на бой ящик-другой, да с накладными поколдовать. Натурально, вся эта неучтенка превращалась приемщиком в звонкую монету, а куратор получал свое, да не десятину — много больше.
На том и жил Виктор Сергеевич, постепенно складывая в кубышечки рубли, кое-какое золотишко (царские червонцы еще водились, обручальные кольца, да зубные коронки ломом), а потом и доллары пошли. За валюту светила пятнашечка, а то и «вышка». Приходилось хранить активы в первобытном виде, в стеклянных трехлитровых банках. Черная «Волга» и дачка с банькой в ту эпоху были пределом системной капитализации доходов, однако понимал отец, что придут, придут правильные времена, никуда не денутся. В рассуждении о будущем держал Нестерюк-старший отпрыска в строгости сызмальства, воспитывая из него человека, понимающего истинные ценности: и что такое трудовая копеечка, и что такое уважение к родителям, то есть к отцу. А мамаша-то блаженная, что с нее взять?
Так уж получилось, что Светлана Альфредовна, еще в свою бытность девицей и студенткой торгового техникума, несмотря на прозвище «Агдам», свою любовь к одноименному напитку и некоторую легкомысленность в отношениях с мужчинами, была девушкой далеко не глупой. Странноватой, но с убеждениями. К внезапно наступившей беременности она отнеслась вдумчиво и распорядилась ею по-хозяйски, осмотрительно. Партия обещала быть неплохой — Витюша подавал надежды «выйти в люди». За Светочкой давали в приданое трехкомнатный кооператив, и все сложилось как нельзя лучше: через два месяца после свадьбы, как и положено, родился Костик, здоровый крепенький мальчик. Агдам работать не пошла, так и не найдя в себе призвания к торговле. Осталась домохозяйкой, а воспитание отпрыска доверила школе, пионервожатым и мужу, заботясь о сыне, лишь как о большом разумном хомяке — существо должно быть накормлено и здорово.
«Милая, добрая матушка, всегда пахнущая пирожками, духами Climat и чуточку Marlboro», — с улыбкой думал о ней сейчас Константин Викторович. У родителей почему-то не сложилось, но что в том за беда? Дело житейское, ведь и поныне, живя порознь, были они вполне счастливы. Нестерюк-старший обретался в поместье, которое неведомо как удалось построить и узаконить еще в восьмидесятых в центре заповедника «Шигонский утес», и встречал старость истинно мужскими занятиями — охотой, рыбалкой и меценатством. Настоятель построенной на деньги Виктора Сергеевича церкви был в поместье частым гостем, проводя с хозяином долгие вечера в рассуждениях о нравственности, не забывая, впрочем, отдавать должное результатам опытов сына божьего Виктора в богоугодной науке пивоварения. В скоромные дни, конечно же.
А Светлана Альфредовна уже двадцать лет пышно увядала на окраине Гурзуфа в трехэтажном особняке среди небольшой кипарисовой рощи. Ее компанией стал небольшой штат приходящей прислуги, два дога-далматинца и шумноватая соседская семья Мамикона Багратуни — осевшего в Крыму отпрыска, как ему самому казалось, старинного армянского княжеского рода. Чем-то смахивающий на волосатый арбуз, Мамик очень уважал дорогую Светланочку Альфредовну за широту души и любовь к выдержанным крепленым винам Массандры, богатую коллекцию которых Мамикон щедро предоставил в полное распоряжение Светы-джан.
Поразительные виды на Аю-Даг, персиковые деревья в саду Мамика да бельгийский паспорт (происхождение которого было туманным) способствовали умиротворению, и вела Светлана Альфредовна образ жизни настолько рассеянный, что даже присоединение Крыма к России оказалось ею замеченным не сразу. Это обстоятельство, впрочем, никак на бытие пожилой женщины не повлияло — мускатный портвейн был по-прежнему ароматен, Мамик обходителен, поэтому коммунизм на отдельно взятых восьмидесяти сотках (подкрепленный пожизненной рентой от бывшего мужа, значительной даже по западным меркам, а по Крымским — так и вовсе безобразно огромным) оказался свершившимся фактом.
Глава 3
— Лена, Мотыгу пригласите ко мне, — не глядя, Константин Викторович надавил кнопку громкой связи на шикарной системной консоли Digium. Воспоминания о детских годах и родителях (дай им бог здоровья) не мешали Константину Викторовичу просматривать документы, и его внимание привлекло одно письмо, точнее, жалоба.
— А вот он, только что подошел, ждет в приемной.
Лена, сотрудник опытный, лояльный и знающий себе цену, посчитала уместным передать неуловимой голосовой модуляцией свое отношение к Мотыге, каковое, собственно, стало уже привычным для министра и не вызывало у последнего внутреннего протеста. Чувства Лены к Мотыге ограничивались брезгливой аккуратностью — так обращаются с энцефалитным клещом, который загадочным образом оказался в самом нежелательном для женщины месте.
Мотыга, доверенное лицо Константина Викторовича, занимал невысокую должность референта государственной службы второго класса в управлении ресурсного обеспечения. Бывший сотрудник судебного департамента, тихо уволенный за махинации при ремонте зданий для мировых судей, Вова Мотыга пристроился в министерство транспорта, где его главной и единственной задачей стало выполнение всех деликатных поручений министра. Маленького роста, одетый вызывающе дорого, безвкусно и как-то помято, Вова напоминал сутенера, по недоразумению очутившегося в консерватории. Всегда влажные ладони, редкие волосы сосульками, глаза навыкате, будто у лягушки из детских книжек, не делали референта душой компании и любимцем женской половины сотрудников министерства, у которых Мотыга получил прозвище Блевантин. Все это мало волновало министра. Исполнительность, преданность и цепкая жадность Мотыги были качествами, которые всегда востребованы на госслужбе. Специалистом же Блевантин оказался весьма неплохим — разбирался в сметах, строительстве, бухучете и других нужных вещах в том объеме, который позволял и контролировать подрядчиков (чтобы не наглели), и одновременно как бы экономить бюджетные деньги.
— Тут вот что, Вова, — министр зашелестел бумажками на столе, и, найдя нужную, уставился на подчиненного, — гражданка жалуется. Прокуратура проводит как бы проверку в порядке надзора, прислала копию запроса. Поражение электротоком в троллейбусе, травма, временная потеря трудоспособности. Такая фигня, понимаешь.
— Константин Викторович, так мы при чем? Троллейбусы — это МУП, подведомственный городу, их обязанность — не выпускать за ворота несправный состав! — Вова возмущенно пожал плечами и взял протянутые бумаги.
— Ну, она не на них жалуется, и не на нас, а вообще… — министр изобразил пальцами неопределенную фигуру, сверкнув золотой запонкой Dupont в манжете сорочки.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
