И какой стыд!
И у нее была причина испытывать укоры совести — Грег. Она стала неверна ему сердцем задолго до той ночи с Тедом.
Сейчас у нее был еще больший повод стыдиться. Стоило ей только сделать несколько шагов и заглянуть в гостиную, чтобы прочувствовать это.
Оттолкнувшись от двери, Дорис преодолела это расстояние и остановилась. Кэтрин лежала на полу, подложив под себя диванную подушку, задрав ноги вверх и подперев подбородок руками. Она была высокой для десятилетней и такой худой, какими могут быть только девочки. Девчонка-сорванец искала простоты во всем. Ее волосы свободно рассыпались по плечам, челка свешивалась на лоб. Гардероб состоял из шортиков и джинсов, маек с короткими рукавами и свитеров. И только одно платье было запрятано в глубине шкафа ради редких посещений церкви и не менее редких официальных мероприятий. Обычные для девочек украшения? Она их не носила. Косметика? Ее она не интересовала. Мальчики? Ну, неплохие партнеры по играм, если, конечно, они не обижались, когда она их обгоняла в беге, или на велосипеде, или обыгрывала в бейсбол.
Она была частью стыда Дорис.
Ее самый большой секрет.
Ее самая большая любовь.
Чудесная девчушка, как говорили все. Вылитая мать.
Но все, кто говорил так, — ее родные и родные Тейлора, их друзья — видели лишь то, что хотели видеть, что их устраивало. Они не замечали в ее внешности и намека на Грега, с его светлыми волосами и голубыми глазами, поэтому и соглашались, что она вылитая мать.
И ошибались. Как и большинство детей, Кэтрин походила на обоих родителей. Волосы у нее были от Дорис — каштановые, шелковистые и прямые, и ее же глаза — темные, выразительные. И материнское телосложение, и те же губы бантиком. Но подбородок, ушлую улыбку и прямой нос она унаследовала от отца. Как и спокойный характер, и серьезность, и холодный практицизм.
Никто, кроме матери, не замечал ее большого сходства с отцом, но оно и неудивительно.
Никто же не видел ее отца.
Никто не встречался с Теодором Хэмфри.
Горько улыбнувшись, Дорис повернулась, прошла по коридору на кухню, бросила газету на стол и подошла к раковине помыть руки.
Десять лет назад она попыталась открыть правду о ребенке, которого еще носила. Послала Грегу письмо, в котором признавалась во всем, не назвав имени мужчины, с которым была ему неверна. Писала о том, как глубоко сожалеет об этом, и умоляла простить ее. Соглашалась на развод, если он потребует его, и обещала восполнить ему все, если только он даст ей такой шанс. Клялась быть самой лучшей женой, какую только может пожелать мужчина.
Со слезами на глазах отнесла она письмо на почту и торопливо бросила в ящик, чтобы уже нельзя было его вернуть. Шесть недель спустя оно вернулось к ней нераспечатанное, но ей было не до него, так как она уже оплакивала смерть мужа. Он погиб, так и не узнав, что она забеременела от его лучшего друга.
Десять лет назад она, девятнадцатилетняя, осталась предоставленной самой себе, впервые в жизни — одна-одинешенька — в чужом городе. В таком возрасте самое время быть молодой, безрассудной, беззаботной. Безрассудной молодости как не бывало. Но сколько же забот пришлось взвалить на себя с помощью Теда. Ее сообщника по преступлению. Ее партнера по вот уж действительно греховному зачатию.
Только ему и невдомек.
А теперь он живет на той же улице, что и его дочь, — милая девочка с редкой обворожительной улыбкой, и не знает об этом.
О Боже, что ей делать?
Кэтрин забрела на кухню с чашкой из-под мороженого, неслышно ступая по линолеуму босыми ногами.
— Что это за мужик, с которым ты разговаривала? — спросила она, ставя чашку на разделочный столик и беря с тарелки рулет с корицей.
Дорис замерла и, выдавив из себя улыбку, закрыла воду и повернулась к дочери.
— Старый знакомый, — ответила она, вытирая руки полотенцем.
— Много лет назад, — ехидно усмехнулась Кэт. — Ты словно говоришь о древней истории. Не такая уж ты и старая, ма.
— Это было еще до того, как ты родилась, детка. Очень давно.
— А кто он?
— Я же тебе сказала…
— Как его зовут?
Ее улыбка пропала, и Дорис поспешила повернуться к раковине, чтобы сполоснуть чашку.
— Тед Хэмфри, морской пехотинец.
— Еще бы, "медный лоб" сразу видно.
— Что это еще за словечки? — с укоризной отреагировала мать, ставя чашку в сушилку.
— Ты бегала к нему на свидания или еще что?
— Нет, — ответила Дорис слишком быстро и резко. У них с Тедом не было свиданий. Лишь небольшое "еще что".
— А ты бегала на свидания к кому-нибудь, кроме папы?
Дорис вздрогнула. Дочь спросила так легко, так естественно о человеке, которого не знала. Не она научила ее этому, а родители Тейлора, ее мать и отец, их с Грегом братья и сестры. С того момента, как Кэтрин залепетала, они показывали ей фотокарточки Грега и учили произносить: "Папуля, Кэтти. Это твой папуля".
И Дорис поощряла это, ибо и сама не знала, что делать. Ей было чуть больше двадцати, сама еще девчонка, но уже с крошечным дитем. Ее муж погиб, а Тед выкинул из своей жизни. Она нуждалась в помощи обеих семей, а семья была нужна Кэт. Особенно родителям мужа — ведь внучка связывала их с покойным сыном. В тот период ей не хватило храбрости и сил рассказать им правду, а позже, когда стала взрослее…
Она осталась трусихой. К тому времени Тейлоры слишком уж полюбили Кэтрин. Признание причинило бы им невыносимую боль. И Дорис пошла по пути наименьшего сопротивления, более безболезненному для дочки, ее бабушек и дедушек, для самой себя. Она сохранила свою тайну и жила во лжи.
Но вот вернулся Тед.
И стало больно и стыдно, что Кэт называет папулей совсем не того человека.
Несправедливо, обидно!
— Нет, золотце, я ни с кем больше не встречалась, — отгоняя навязчивые мысли, натуженно улыбнулась мать.
— Так откуда же ты знаешь этого Теда?
Ну почему дочка не рассеянная, как все ученики в школе? И Дорис попыталась отвлечь ее внимание.
— Что-то мы уж очень любопытны сегодня!
Кэт не обиделась. Она вообще редко обижалась на чьи-либо слова.
— Мы любопытны постоянно. Если не задавать вопросов, ничему не научишься. Так как ты познакомилась с ним?
Мать повернулась к ней лицом. Если не ответить, Кэт сообразит, что она что-то скрывает. А поскольку действительно скрывает, не следует давать дочери повод так думать. Да простит меня Бог!
— Тед был другом… — она осеклась и тут же добавила: — Грега.
Отчаянно желая переменить тему, Дорис пригладила волосы дочери и ущипнула ее за щеку.
