И все же, идя к берегу с миром, мы должны были приготовиться к битве. Поднялась суматоха: люди хлопотали перед высадкой на сушу. Мы помогали друг другу надевать доспехи, а это не очень просто, если ты стоишь на палубе плывущего судна. Один викинг держал кольчугу, а его товарищ втискивался в нее. Одевшись при помощи Брама по прозванию Медведь, я, как всегда, с удивлением ощутил повисшую на мне тяжесть. Моя броня прежде принадлежала Глуму – одному из людей Сигурда. Глум, этот жадный кусок козлиного дерьма, предал ярла и был убит.
Я дважды возблагодарил валлийское оружие, лишившее его жизни: он заслужил смерть, а кроме того, его доспехи носил теперь я. Не каждый воин мог похвастаться кольчугой, но в стае Сигурда она была у всех, и это значило, что любой из его волков стоит четырех воинов в кожаном снаряжении, ведь хорошая броня отвращает железо. В те дни я был молод, и мне не терпелось доказать: я достоин носить эти доспехи, цена которым – целый кошелек, набитый монетами.
– Нам следует отыскать тихое место, чтобы стать на мертвый якорь, – сказал Сигурд кормчему.
Кнут продернул длинную жидкую бороду сквозь кулак и, кивнув, сказал:
– Где-нибудь в укрытии, с хорошим обзором.
– Волку нужно логово, – согласился Сигурд, набрасывая на плечи длинный зеленый плащ и скалывая его у горла серебряной застежкой в виде волчьей головы.
Все последовали его примеру, надев накидки, чтобы кольчуги не были видны, – хотя бы издалека. Я тоже расправил коричневую ткань своего плаща, спрятав висевший на бедре меч. Он, как и броня, достался мне от Глума и был сработан на славу. На пятичастной головке рукояти красовались серебряные вставки и скрученная серебряная проволока. На крестовине мастер безукоризненно вывел восемь крошечных молотов Тора, по четыре с одной и с другой стороны. Каждый узор славил искусство кузнеца.
Должно быть, Глум заплатил за такой меч немало серебра или же завладел им в бою, убив вражеского предводителя. А может, просто украл его, хотя в это я не верил: Глум нарушил присягу и предал своего ярла, но все же когда-то он был честным воином. И простым малым. Уловки Сигурда всегда сбивали его с толку. Там, где ярл положился бы на собственный разум, он, Глум, пролил бы кровь человека лишь для того, чтобы принести ее в жертву богам и норнам, которых боялся. Там, где Глум, не думая, нанес бы удар, Сигурд взвесил бы возможные следствия, как обломки серебра на весах, выбирая наиболее ясный для себя путь. И это вовсе не значило, что ярл был слишком осторожен. Он наверняка сразился бы со змеей, опоясывающей Мидгард, если б знал, что скальды увидят и восславят его подвиг, так что и через сто лет уста потомков будут петь ему хвалу.
Облаченный в красивую кольчугу, с огромным мечом, унаследованным от отца, Сигурд напомнил мне Беовульфа – героя, который убил страшного Гренделя. Глядя на ярла, я представлял себе и Тюра, бога ратной славы, и могучего Тора Громовержца, и Одина, бога войны, отца кровопролития. Сигурд был нашей гордостью, о нем шептались у костра, о нем слагали песни и легенды. Боги могли возлюбить ярла и покровительствовать ему как храброму и мудрому воину, а могли и ополчиться против него, позавидовав его силе.
Такие мысли роились в моем мозгу, пока мы плыли к франкийскому берегу, петляя среди скал и маленьких островков в поисках бухты, где можно было бросить якорь. Рот у меня пересох, как сельдь, которую подвесили на ветру, но не я один был взволнован: другие викинги тоже облизывали потрескавшиеся от соли губы, сжимали и разжимали кулаки, заплетали волосы, чтобы чем-то занять руки. В сумерках, окутавших землю, берег, к которому мы подошли, выглядел пустынным: казалось, по нему гуляет лишь ветер, но это не означало, что враги не поджидают нас в высокой траве, не сидят, согнувшись, за валунами и не прячутся на темных болотах. Стоя на высокой скале, дозорные могли увидеть красный парус «Змея» задолго до того, как мы увидим их, и сотни вооруженных людей, возможно, нападут на нас, когда мы пойдем вброд по мелководью.
Обогнув утес, о который, то отступая, то снова накатывая, билась волна, мы вошли в бухту, выточенную в камне многовековыми усилиями воды и воздуха. Приближаясь к берегу, мы заслышали звук, похожий на причитание. Сперва я подумал, что это воет ветер, чей голос усиливают скалы, но заметив, что вопли чуть различаются между собой высотою, я понял: это тюлени! Черные и коричневые пятна, принятые нами за камни, вовсе не были камнями. На каждой поросшей водорослями скале десятками громоздились тела животных, которые стонали и кричали, как жужжат пчелы или мухи.
– Спускайте парус, ребята, – велел Улаф, взмахом руки приказав двоим викингам готовить якорь (он представлял собою камень, закрепленный между двумя деревянными палками и привязанный к длинному канату). – Суши весла! Замедляем ход!
Улаф стал на носу «Змея», высматривая рифы. Хастейн, круглолицый коренастый викинг с красными щеками и светлыми волосами, уже перегнулся через ширстрек, измеряя глубину при помощи линя со свинцовым грузом. Как только свинец касался дна, Хастейн поднимал его и оценивал длину веревки, откладывая на ней отрезки, равные расстоянию между его разведенными руками. Постучав полым грузом по ладони, он вытряс из него горстку мокрого песка и показал ее Улафу и Кнуту. Улаф кивнул.
– Славное песчаное дно! – крикнул он Сигурду. – И прилив уже начался!
Ярл тоже кивнул. Условия были для нас благоприятны. Если б захотели, мы могли бы подвести «Змея» прямо к берегу и поставить его на уровне высокой воды. Решив, что нам повезло и все приметы на нашей стороне, я принялся короткими ударами погружать весло в набухающую приливную волну, однако Сигурд был иного мнения. Он спустился с боевой площадки на корме и, минуя нас всех, прошагал по палубе к Хастейну.
– Какого ты роста?
Хастейн нахмурился:
– Пять с половиной футов, господин.
В действительности, как мне подумалось, он был пониже. Сигурда, судя по улыбке, тронувшей его губы, посетило то же подозрение.
– Тогда кричи, когда воды под нами останется на пять футов. Не то тебе придется надеяться, что мать зачала тебя от рыбы, – сказал ярл Хастейну и, обращаясь ко всем нам, добавил: – Подберите юбки, красавицы. Слыхал я, будто во Франкии море особенно мокрое.
По палубе пробежал легкий ропот недовольства: никому из нас не хотелось портить кольчуги, окуная их в соленую воду. Не говоря уж о том, что, прыгая с борта судна в броне, немудрено было и потонуть.
– Хватит хныкать, пердуны! – рявкнул Улаф, затягивая под подбородком ремешок шлема. – Считайте, что вам повезло, если сам Карл не сидит где-нибудь там со своим войском, которое готовится выпустить в нас тучу огненных стрел или распороть копьями наши языческие животы во имя Белого Христа!
– Предпочел бы сразиться с сотней христиан, чем по-собачьи плюхать к берегу, – проворчал Свейн Рыжий, нахлобучивая шлем.
В этот миг якорь с плеском упал в воду с кормы «Змея». Два носовых каната нужно было привязать к деревьям или камням, чтобы судно неподвижно стояло в бухте, защищенное и от скал, и от неприятелей. Я не мог взять в толк, чем недоволен Свейн: он был таким великаном, что вода, которая заливалась бы нам всем в глотки, ему бы доходила только до груди.
