Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
Я и моя маленькая сестрёнка, которой недавно исполнилось пять лет, остались одни.
Раньше вся жизнь казалась простой и понятной, мало что вызывало тревогу или волнение, уж тем более — страх или боль. Родители оградили нас от любых проблем, и теперь я не знаю, хорошо это или плохо — потому что выросла совершенно неприспособленной к жизни.
Меня зовут Астарта Фалгуни, и ещё недавно я считала себя самой счастливой девушкой на свете. Родилась в семье зажиточных горожан, в огромном городе Мейхоне, изначально единственный ребёнок в любящей семье. Мой отец, Вилард, происходил из древнего, давно обнищавшего баронского рода Фалгуни, от имений которых остался лишь небольшой клочок земли, а мама, Девора, была крестьянкой.
Родители мои жили относительно неплохо: отец вёл хозяйство на своей родовой земле, мать помогала ему. Многим другим крестьянам приходилось гораздо хуже, так что они ни на что не жаловались. Я появилась в первый же год их брака, он вышел для них удачным в материальном плане, потому я была желанным ребёнком. Однако хоть в семнадцать лет девушка уже давно считается взрослой, моя хрупкая по телосложению мама была не готова к рождению ребёнка. Роды были тяжёлыми, но всё обошлось — лекари лишь предупредили, что больше рожать ей нежелательно.
Меня окружали лаской, заботой и любовью. Когда мне исполнилось пять, папа с мамой потратили большую часть своих средств на моё обучение — музыка, рисование, алгебра, литература, и… танцы. Мои любимые танцы. Наставницей и хореографом мне стала замечательная танцовщица — Танильдиз*. Наняли её для того, чтобы научить меня только основам бальных танцев, на случай, если мечты родителей сбудутся и мне каким-то чудом удастся стать женой аристократа. Однако Танильдиз, заметив во мне способности и любовь к танцам, обучила меня не только парным танцам, но и многим другим, не требуя дополнительной платы.
Я хорошо её помню — не слишком красивая, но эффектная женщина лет тридцати, с длинными чёрными волосами, чёрными, как кофейное зерно, глазами, излишне загорелой кожей и женственной фигурой.
Она всегда была улыбчива и внимательна со мной, лишь изредка бывали моменты, когда в её жизнерадостном взгляде появлялась серьёзность и неясная мне тогда печаль. Одним из таких моментов стал день, когда она сказала, что до поры до времени не может дать мне большего. Мне было двенадцать лет.
«Ты счастлива, Асти, потому что тебя любят твои родители, — сказала она тогда, — Ты счастлива, потому что у тебя безоблачное детство, какое бывает не у всех. Но когда-нибудь и тебе придётся понять, что мир жесток, полон боли и проблем, а место женщин в нём наравне с безделушками. Я очень надеюсь, что тебе никогда не доведётся понять этого, но если это не так и судьба будет к тебе неблагосклонна, найди меня».
Тогда я и впрямь не поняла смысла этих слов. Ну да, читала, что мир наш сугубо патриархальный, что есть гаремы и рабство, что всюду идут жестокие бойни, но никогда не видела этому подтверждения, потому и считала лишь чьей-то несмешной шуткой. Обожаемая принцесса, видящая лишь одну сторону, «оболочку» своего огромного и прекрасного города. Долгое время я даже не замечала, каких трудов папе с мамой стоит моё благополучие. Наивный ребёнок, я видела лишь их улыбки, а не скрывающуюся за ними усталость…
В том же году мам забеременела вновь. Они с отцом мечтали о втором ребёнке, а предупреждения лекарей поняли как необходимость просто быть ещё более внимательными и осторожными во время этой беременности. В более раннем детстве мне не хотелось иметь братика или сестрёнку, я бы считала его (её) соперником за любовь родителей, однако в двенадцать лет я уже считала иначе, и была бесконечно рада наблюдать за увеличивающимся животиком мамы. Мы с папой закрывали глаза на её нервозность, выполняли каждый её каприз, а она, в свою очередь, все предписания лекарей.
Эти роды выдались гораздо более тяжёлыми. Мне не разрешали войти, но из своей комнаты я прекрасно слышала, как мама надрывно кричала больше суток. Помню, меня трясло, я очень волновалась, то и дело плакала в подушку. С каждым часом страх становился всё сильнее, и в ту ночь я не спала. Задремала ненадолго и болезненно уже утром, а когда очнулась в кажущейся теперь неестественной тишине и вышла, тут же увидела, как из родительской спальни выносят мёртвое тело мамы, прикрытое окровавленной белой простынёй…
Это было первым настоящим ударом для меня. Первой болью. Почти на полгода я заперлась тогда в своей комнате, не подпуская к себе никого, в том числе и папу. Дура, даже не изволила взглянуть на новорожденную сестрёнку, не говоря, но считая, что она тоже виновата в маминой смерти.
Отец держался, как мог. Ещё последние годы жизни мамы наше материальное положение несколько ухудшилось, а после — и вовсе, но я, глупая эгоистка, совсем не видела этого. Утонула в своём горе, снедаемая, как последняя дура, сетованиями на судьбу и жалостью к себе.
Папа использовал все возможные способы, чтобы вывести меня из этого состояния, но я упёрлась, как баран, а потом и он не выдержал всех свалившихся на него проблем. Начал пить, всё глубже опускаться в долговую яму. Но я, закрывшая сама себя в четыре стены, не замечала и этого.
Остатки придуманного мира и «королевского» эгоизма рухнули в один миг. Лина, мой отчаявшийся лекарь, сообщила, что не намерена больше за копейки вытаскивать из бездны душевнобольную, тем более что не далее как вчера моего отца посадили в тюрьму за не выплату огромных долгов. Якобы, богатый кредитор милостиво позволил нам оставить нам с сестрой всё как есть, но лишь ровно до моего совершеннолетия. Так что мы, фактически, больше не обладаем ни копейкой.
Я очнулась. Больше всего это походило на прозрение — наконец увидела, как оскудел и опустел наш дом, бывший некогда как полная чаша. В тот же день, стыдно признаться, я впервые увидела свою сестру, которую папа назвал Эванджелиной — «сверкающее счастье».
Маленький ангел, она беспокойно спала в моей старой колыбельке, раскинув крохотные ручки и тихонько посапывая. Пухленькие щёчки покраснели, на них виднелись следы слёз. Я ведь, дура, даже не слышала, как она плакала, почти на сутки оставленная одна. И стало стыдно, как никогда раньше, до слёз. Ведомая каким-то порывом, склонилась и легонько поцеловала её в щёчку, поняв и почувствовав, что никогда её не оставлю. Если понадобится, буду жить только ради неё. Она — самое большое чудо в жизни, в целом мире. Настоящее «сверкающее счастье»…
Вечно бы в глаза твои смотреть,
Видеть бы всегда в них только свет!
С тобою я захочу смеяться, петь,
Сколько б ни постигло в жизни бед.
Будь счастлива, любимая, родная!
Я буду жить, дышать одной тобой.
Такая милая… прелестная… смешная…
Мне только в радость быть твоей сестрой.
За руку держи! — несчастья сгинут,
Как и беды, боль, обиды и страдания…
Что бы ни случилось — не покину,
Не дам познать тебе ни страха, ни отчаянья…
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
