Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
– А почему «стеклянные куколки»? – спросил Савелий. – Что это значит?
– По кочану! – сказал капитан. – Куклы и куклы! А стеклянные, деревянные, красные или зеленые… не суть. Куклы, куколки… Действительно, куколки! – Он взял несколько фотографий, всмотрелся. – Правда, какие-то квелые… – Он покрутил головой.
– Живости мало, – подсказал Федор. – Согласен, игривости не хватает. Обычные девушки.
– Вот именно. Сразу видно, не профессионалки – те и живость тебе, и игривость изобразят в лучшем виде. Мозгов у этих девиц меньше, чем у курицы. Странно, что их такая прорва, такую ораву не спрячешь. Я думаю, они уже за пределами города.
– Может, начинающий фотограф тренируется? Пообещал им звездную жизнь, они и побежали, – предположил Савелий.
– Может, все может быть, – буркнул Астахов. – Они же все как с ума посходили.
Коля насупился, вспомнив гражданскую жену Ирочку, которая сожгла его любимую рубашку. Рубашки он обычно гладил сам во избежание, махнув рукой на мужскую гордость, но накануне они поссорились, а сегодня утром помирились, и Ирочка на радостях сказала, что погладит ему рубашку, а он, дурак, расслабился, потерял бдительность и забыл, с кем имеет дело. Ну и вот… погорел.
Ирочка, хорошенькая молодая женщина небольшого роста, работала «старшим куда пошлют», как ехидно называл ее должность капитан, у культового кутюрье Рощенко, Рощика для своих. И секретаршей, и костюмером, и даже курьером. Правда, и на подиум ее иногда выпускали, и Рощик очень ее хвалил. Ей бы росточку добавить, и тогда карьера модельки была бы у Ирочки в кармане, но, увы, не обломилось. Но Ирочка не унывала. Характер у нее был жизнерадостный, а потому Колины занудные выволочки она пропускала мимо ушей. Обоих это устраивало, по-видимому. Хотя… Хотя необходимо заметить, что рядом с собой в мечтах, если можно так выразиться, капитан видел другую женщину, настоящую подругу – мудрую, любящую, с озабоченным лицом. Он представлял себе, как после сложной полицейской операции по задержанию особо опасной личности он возвращается домой, зная, что она не спит, стоит у окна, кутаясь в шаль, не сводя печального взгляда с пустой улицы. Он входит, она выбегает в прихожую, в глазах ее слезы облегчения. Он валится на диван, она снимает с него сапоги, говорит, я сейчас, и бежит в кухню. Возвращается и зовет его ужинать, но он уже спит. Она стоит над ним, качая головой, в глазах ее любовь и слезы счастья. Потом она накрывает его пледом и садится в кресло рядом, не сводя с него любящего материнского взгляда…
В этом месте Колина фантазия давала сбой, и он вспоминал, что диван короток и неудобен, и если по неосторожности проведешь на нем ночь, то потом полдня ходишь, повторяя фигурой его изгибы, и с деревянной шеей и что он храпит, как бегемот на водопое, по выражению Ирочки. «Почему на водопое?» – цеплялся Коля, которого раздражали дурацкие сравнения подруги, часто не имевшие ничего общего со смыслом. Так я вижу, отвечала важно Ирочка. Да и сапог он тоже не носит.
Когда Астахов возвращался домой после… неважно, просто поздно, в квартире стояла вонь какой-то химической дряни, а Ирочка увлеченно красила ногти в разные цвета и махала в воздухе пальчиками, и ее пальчики напоминали огрызки цветных карандашей. На столе перед ней стояли разноцветные пузырьки, оглушительно воняющие. При виде насупленной Колиной физиономии она вскакивала и вскрикивала: «Ой, как ты меня напугал! Давай быстренько чисть картошку, я сделала котлеты!»
В голове человека живет красивый идеал, а действительность диктует свое, в смысле, вносит коррективы. Мудрецы стаскивают идеал на землю, мудро усмехаясь – на то они и мудрецы, а мечтатели… Да ради бога! Мечтайте на здоровье! А вообще, жив-здоров, ноги-руки целы, нигде не колет – не болит, любимая работа есть, друзья, подруга, дом… какого рожна? Печальную, всепрощающую, закутанную в шаль женщину у окна вместо взбалмошной Ирочки? А не надоест, как в одной бардовской песне, – «любить усталые глаза»? А тут как чертик из коробочки Ирка, женщина-сюрприз, каждый день что-нибудь новенькое!
Трио друзей было надежным, спетым и взаимопонимающим. Капитан Николай Астахов – опер из убойного отдела, человек суровый, пессимист в большей степени, чем оптимист, поскольку знаком с изнанкой жизни и не ожидает от нее ничего путного; Савелий Зотов – главный редактор отдела дамских романов издательского дома «Арт нуво», человек наивный, оторванный от изнанки жизни, счастливо женатый, отец двоих детишек – Настеньки и Лео… тьфу ты! Германа; и Федор Алексеев, бывший коллега Коли, тоже капитан, ныне преподаватель философии в местном педагогическом университете. Человек, сменивший «военный мундир на академическую тогу», по его собственному выражению. Федор вдумчив, любит мыслить, расставлять все по полочкам, по ночам пить кофе литрами и решать всяческие исторические ребусы и загадки; он также часто высказывает предположения, которые не лезут ни в какие ворота, как считает Коля, – плоды ночных бдений. А Савелий у него на подтанцовке, тоже как ляпнет, так хоть стой, хоть падай. Но, если честно, что-то в ляпах Савелия есть, нужно только истолковать их правильно, в чем поднаторел Федор. Капитан держит их в курсе происходящих в городе криминальных событий, они их обсуждают, собираясь «на точке» – в излюбленном баре «Тутси», где хозяином добрый старик Митрич. Федор рассуждает насчет версий, Савелий вставляет свои два гроша, а капитан хватается за голову и кричит, что идеи их абсолютно дурацкие, потому что… дурацкие и не лезут в ворота. Ни в какие. Но тем не менее, тем не менее…
– Может, и побежали, – заметил Федор в ответ на предположение Савелия о том, что некий фотомастер пообещал девчонкам звездную жизнь, вот они и побежали. – Но куда после этого делись? Почему порвали с родными? Почему молчат?
Савелий открыл было рот, но Коля поспешно сказал:
– Чего-то пересохло в организме, не к добру. А не накатить ли нам, други? Леопольд растет, Федька оклемался, на человека стал похож, даже Митрич и то усы отрастил. А мы как канадские лесорубы, о работе и о работе.
– Герман, – поправил Астахова Федор.
– Ну да, Герман. Поехали!
Но Савелий все-таки спросил – когда они выпили.
– Я все-таки не понимаю, – начал он, запинаясь, – если пропавших девушек пять, а здесь шестнадцать, то… как же так?
Николай и Федор снова переглянулись. На лице капитана появилось выражение как будто его донимают зубы, но он ничего не сказал, только махнул рукой.
– Савелий, тот факт, что наша Юлия в обеих группах – с куклами и с пропавшими девушками, – вовсе не значит, что все шестнадцать стеклянных кукол пропали, понимаешь? – принялся объяснять Федор. – Может, пропала только одна из них, Юлия, а остальные живы-здоровы и ходят на работу. Это разные группы, Савелий. И далеко не факт, что это, – он ткнул пальцем в фотографию невесты, – Юлия Бережная. Сестре могло показаться, как ты понимаешь. Кстати, – повернулся он к Коле, – а вы…
– Может, хватит на сегодня? Приходишь к Митричу культурно провести время, узнать городские новости и расслабиться, а покоя и тут тебе никакого. Конечно, сравнили, не дураки. Никого из пятерки среди кукол нет.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
