Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
Ну, что. Федоскин развёлся, живёт бобылём. А жена, бессовестная, выскочила замуж за свояка, метёт юбкой соседнюю улицу.
– Сорочье, вредное племя, – жалеют в палате Федоскина.
Кассандру готовят к завтрашней выписке. На его место кладут мужичка с отрезанными ступнями – по пьяному делу отрезало электричкой. Пока страдалец лежит в коридоре на койке на высоких подушках: тихий, торжественный, благостный. Про него говорят: до сих пор не может поверить в свалившееся нежданно-негаданно счастье.
Жил себе, в навозе ковырялся, стрелял у бабок пенсию на водку – и вона тебе: сразу в дамки. Во-первых, инвалидность первой группы. Во-вторых, куча прилагающихся к сему поблажек: хорошая пенсия, бесплатный проезд в район и область, ещё всякие скидки… Обезножевший не скрывает, что в деревне ему завидуют. Он теперь там самый богатый и уважаемый человек, со стабильным доходом. То и дело недоверчиво трогает своих кормильцев – торчащие под простынёй культи.
Разговоры о конце света потускнели, а там и вовсе сошли на нет. Курилка опустела. В палате тишина. Кассандра заранее собрал пожитки: чай-сахар, кипятильник, стакан. Аккуратно завернул всё в газетку, газетку – в пластиковый пакет. Притащил из туалета разодранную, с торчащими из переплёта нитками книгу, захватанную, замасленную – иной такую в руки взять побрезгует – и уткнулся в неё.
…Ночью Кассандра в коридоре под сестринской лампочкой дочитывал свою книжку. Водя пальцем, вслух сам себе зачитал:
– «Мы из того поколения, что сидело у изголовья тяжело больной планеты…» Так-то.
Лампочка светила прямо в поднятое лицо Кассандры. И было видно, что глаза у него не чёрные, а фиолетовые, в лучистой желтовато-голубой радужке, как анютины глазки. Просто палата у нас сумеречная, выходит окнами на север.
ЖЕНИХ С ПРИДАНЫМ
– Что, опять не вышло? А вроде девушка деревенская, покладистая, – посочувствовала женщина из службы знакомств. А сама подумала: «И эта сбежала».
Алексей покурил на крыльце, чтобы успокоиться. Легче смену отпахать, чем, мысленно чертыхаясь, топтаться под ласковыми, всё понимающими глазами свахи. Сбежал с крыльца и быстро зашагал к дому. К вечеру старушка соседка начинала клевать носом, становилась никудышной сиделкой. А мать, чтобы привлечь к себе внимание, буянила, стучала головой о спинку кровати и, запутавшись в простынях, падала на пол.
Во дворе под фонарём стояли две подводы. Лошадки, опустив заиндевелые морды, подбирали остатки сена со снега. Две женщины продавали, каждая со своих саней: одна набирала в ведро не гнущимися толстыми пальцами картошку, ссыпала в подставляемую сумку. Снова набирала и ждала, приплясывая, следующего покупателя. Другая, разложив на фанерном листе крупные рубленые куски мяса, зябла, уткнув лицо в тулуп и изредка со скрипом переступала валенками по снегу.
Алексей осмотрел картошку. Клубни были крупные, круглые, розовые и шершавые. Такие в сваренном виде будут сахарно рассыпаться – не то, что магазинные, в чёрных пятнах. Их вари хоть сутки – останутся твёрдыми и склизкими, как мыло.
Алексею не надо было спешить в квартиру за авоськой: она, как у хорошей домохозяйки, постоянно находилась при нём. Он купил ведро картошки. Потом внимательно, переворачивая, рассмотрел мясо.
– Нет ли чего полегче? – сказал озабоченно. – Куры, например?
Торговка угрюмо выбросила из мешка две мелкие восковые куриные тушки. Алексей, не торгуясь, купил их тут же.
Дома на всю катушку был включен телевизор. В таком грохоте здоровому человеку невозможно высидеть минуты. Глухая соседка, склонив седенькую головку набок, уронив вязанье, посапывала на стульчике. Мать широко открытыми глазами смотрела в экран. Увидев сына, она замычала, замотала по подушке стриженой, как у мальчика, головой – это она так бурно обрадовалась. Алексей поправил одеяло, проверил, сухо ли. Выключил телевизор – опять соседи жаловаться прибегут. Проводил соседку, пошёл на кухню раскладывать покупки и готовить для матери бульон.
В двери послышался поворот ключа: пришла Надя, сестра. Когда-то они все были так дружны между собой: близнецы Павел и Надя, младший Алексей. Жили они в угловой квартире барака. Мать наваривала в чугуне картошек в мундире, оставляла на краю плиты двухлитровую банку с тёплым чаем – и уходила до утра. Она работала ночной нянькой в доме престарелых.
У каждого из детей была своя обязанность по дому. Павел колол под навесом во дворе и таскал в тазу уголь – на утреннюю топку. Алексей, растопыривая ноги, приседая как гусёнок, разливая океаны воды, мыл пол. Надюха в материном фартуке, дуя на пальцы, приплясывая от боли, чистила горячий картофель на всю братию, толкла в блюде, поливала подсолнечным маслом.
Поужинав, «братия» делала уроки, а потом играла.
Повзрослев, они отчуждались, отдалялись друг от друга всё больше. Виделись редко, хотя жили в одном городе. У Нади сразу возникли нелады с Павловой женой. Сама она неудачно вышла замуж: муж пил и не работал, детишки болели.
Надя давно бросила следить за собой. Обесцвеченные волосы, стянутые аптекарской резинкой, лоснились чёрными жирными корнями. Из-под дорогого шёлкового платья (подарок Павловой жены) торчали худые ноги в сморщенных чулках. Алексею было бы стыдно идти с ней по улице. Но чем жальче выглядела сестра, тем больше она вызывала досадливую, сердитую любовь Алексея.
– Привет, – сказала Надя безрадостно. – Как мать?
Мать лежала в комнате и через стеклянную дверь видела приход дочери. Ей очень хотелось видеть Надю, и она сильно сжимала в руках ложку, чтобы призывно застучать ею по табурету (левая рука у неё ещё действовала). Но она боялась, что строгая Надя заругается. Она, Надя, если ей не хотелось, считала вовсе необязательным заглядывать в комнату. Всё равно потом скажет, хвастаясь перед Павлом: «Я и мать навести, я и всё…»
Она вынула из хозяйственной сумки кусок мяса в промокшей бумаге.
– Говядина, вырезка, – сказала она. – Сваришь чего-нибудь.
Алексей присел перед холодильником, потеснил пузырьки с лекарствами Подумал, что при Надиной работе поваром в столовой могла бы для матери разжиться куском больше и свежее – не так уж часто и носит. Надя подошла к окну, выглянула за него и вдруг засмеялась. Смех был злой.
– Слушай, чего расскажу, – сказала Надя, продолжая напряжённо смеяться. – Про братца. Комедия.
В последнее время она была особенно в плохих отношениях с Павлом – из-за мужа, которого Павел не устроил к себе на работу.
– Тетя Поля померла, – сообщила Надя. – Померла, полста тысяч на книжке оставила. Как думаешь, кому?
Было ясно, что сейчас она истерически закричит: «Павлу!»
– Павлу! – взвизгнула Надя. – Ты подумай, Лёш, чем они старуху купили. Я как бобик кручусь: и в столовке, и дома с моими шалопаями (она имела в виду мужа и сыновей). Мне тётку навестить не вырваться. У тебя вон парализованная на руках. Павлова жена и зачастила к тётке Поле, карамелек-сосунчиков возила. Старуха растаяла, за копеечные карамельки тыщи отвалила. И кому, господи: у кого денег куры не клюют. Только дачи для дочки не хватало – вон она, дача.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
