Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
Они касались уголками накрашенных губ. Балерина выставляла на стол витую серебряную корзиночку с печеньем, шоколадными конфетами, коньяк, две серебряные чарочки. Домработница приходила, всегда чем-то рассерженная, со стуком опускала на стол крошечный серебряный подносик с дымящимся кофейником, чашку размером с ноготок. Перед Еленой Андреевной ставился высокий стакан с прохладной водой и вазочка с медом.
Балерина была старая, страшненькая: раздвигая плоские губы и показывая крупные плотные зубы, становилась похожей на улыбающуюся лошадь. Волосы она по привычке туго зачесывала кверху. Крупные желтые ушные раковины отягощались массивными серьгами, почти касающимися плеч. Шея у нее была худая, обвитая жилами, как веревками, ключицы широкие, сильные. И руки у нее тоже были сильные, жилистые, как у мужчины.
Но у нее еще со сцены сохранилась жеманная привычка скромной девочкой взглядывать на собеседника из-за опущенных тяжелых, будто наклеенных ресниц, пожиматься, точно ее щекотали. В середине разговора она сдвигала вперед большие плечи и вытягивала, как нежившаяся кошка, стройные сильные ноги.
Балерина по полчаса тянула коньяк из микроскопической чарки и говорила что-то о предстоящем сезоне в Гаграх (они намечали его зимой), о работе с тупыми толстоногими ученицами, о безмозглых мужчинках… Слушая ее, очень хотелось заплакать или заснуть.
– Всё молодеешь. Это у тебя который раз пластика? – вдруг просыпалась балерина.
Елена Андреевна делал вид, что не замечает бестактности. Вредная подруга гнула своё:
– С первого взгляда вижу, дамочек с подправленными хирургическим ножом носами и шеями. Маски, а не лица. Сидят, бедняжки, губы боятся разлепить.
На этот счет у Елены Андреевны было свое мнение. Красота и не должна суетиться: гримасничать, морщиться, подмигивать.
В последнее время темы разговоров приобретали направленность, которая и нравилась, и смущала Елену Андреевну.
«Он будет обязан тебе по гроб жизни, – убеждала балерина. – На всю жизнь станет твоим рабом. Читала про Клеопатру: смерть за одну ночь с царицей. Ты для него такая же царица.
Но чем ты его привяжешь? Квартира, и только квартира. Пять, ну десять лет еще твои. Кожа, грудь, шея – это предатели, враги номер один для женщины. Рано или поздно он уйдет к молодой, целлулоидной кукле… Квар-ти-ра. Он будет отрабатывать ее в поте лица.
Он – это Вовчик.
Елена Андреевна смутно помнила, в какой момент появилось такое судьбоносное явление, в ее жизни, как Вовчик. Осенним промозглым вечером сидели с балериной в уютном подвальчике, пили легкое, как лимонад, цвета расплавленного аметиста вино. Легкое-то легкое, но если за первой бутылкой просится вторая, потом третья…
К ним запросто подсел здоровенный, под два метра юноша с жиденьким хвостиком за плечами, с квадратным пикассовским торсом. «А вот и Вовчик, – нежно лаская его глазами, сказала балерина, – наша будущая гордость…» Она назвала какой-то вид спорта, кажется, плавание. Елена Андреевна, слегка под шофе, прищурившись смотрела на Вовчика и бесстыдно воображала его голым, мускулистым, масляно блестевшим от пота, совершающим извечный сладкий мужской труд над распростертым женским телом.
И тело это принадлежало Елене Андреевне.
Потом еще пили вино, танцевали, потом взяли такси и помчались на окраину города, где лимитчик из Белоруссии и будущая гордость отечественного плавания Вовчик снимал девятиметровую(как он там умещался?!) комнату. Балерина исчезла. Видение Елены Андреевны реализовалось в богатейших подробностях, и даже более того. Всю ночь она будто взмывала на гигантских качелях, с колотящимся, замирающим сердцем ухала вниз – и вновь взмывала – и так до самого утра, а Вовчик оставался свеж и полон сил, только душ принимал.
Запомнилось, что Вовчик был неслыханно для молодого человека экономен: под шлепанцы приспособил старые полуботинки 47-го размера, у которых были отрезаны задники. Тяжелые каблуки оглушительно стучали и хлопали по голому полу. Непонятно, как эту канонаду терпели нижние соседи.
Еще что-то малозначительное коробило Елену Андреевну потом при их встречах. Например, когда по телевизору показывали кадры разрушенной селевым потоком грузинской деревни(возможно, там рабски выращивала виноград несчастная тетя Эмма) и сообщали, сколько сотен тысяч долларов перечислил на ее восстановление международный гуманитарный фонд. Вовчик немедленно деловито брался за ручку, переводил по курсу доллары в рубли, рубли в евро, крутил головой, жмурился: «Эх… что бы им стоило отстегнуть нам на коттэджик. Для них это тьфу, нуль, они бы и не заметили». Он надолго задумывался, и Елена Андреевна неприязненно угадывала его ход мыслей: «они», несомненно, это старые грымзы-миллионерши из благотворительного Фонда, с шеями в мелких трещинках, как засохшее тесто – их в свою очередь, взялся бы ублаготворять небрезгливый Вовчик…
Или, расчувствовавшись, он принимался отчаянно сокрушаться, что в известные 31 мая во время народных гуляний был свидетелем давки в минском метро, а вот видеокамеру не сообразил включить: «Главное, она у меня с собой была, понимаешь?! Такие кадры, ты бы видела, там одну девушку по стенке размазали, как таракана. Это почем бы у меня купили пленку на телевидении, а, как ты думаешь?»
Он назойливо убеждал Елену Андреевну, что выбрасывать тубы из-под зубной пасты и кремов, тем более купленные по полсотне долларов – это страшное расточительство. Если разрезать использованный тюбик, то – практика показывает – зубной пасты там остается минимум на три дня, а крема вообще на неделю. И принудил-таки Елену Андреевну выколупывать остатки крема из пол-тюбика. Конечно, она сразу порезала об острый алюминиевый срез нежный пальчик, кровь долго не унималась…
Но в постели он был Бог, и еженощно взмывали и падали в пропасть качели, и за это можно было простить и занудность, и порезанный палец, и минское метро, и грымз из гуманитарного фонда.
…Она прокручивала в уме, как кадры эротического фильма, подробности очередной ночи…
Как властно и нежно он умел вскрывать ее розовые створки раковины. То вкрадчиво-нежно, как вор, то безжалостно-грубо проникал в узкое нежнейшее пространство, которое существует единственно для того, чтобы его заполняла мужская плоть, ради чего появляется на свет женщина. Как он тщательно, нестерпимо, мучительно-нежно исследовал, изучал, обживал сомкнувшуюся розовую раковичную полость. Искал, находил, приникал, насыщался, набухал и орошал, и долго еще не успокаивался, могуче ворочаясь и содрогаясь.
– Женщину нужно уметь вкусить, – посмеивался Вовчик. – Как конфетку.
Елена Андреевна на одной вечеринке видела, как он ел дорогие шоколадные конфеты. Как ели окружающие мужчины и как ел он. Другие не глядя хватали, разрушая, разоряя изысканно выложенную на подносе горку. Не в силах прервать интересный, с их точки зрения, разговор, они долго неумело мяли и тискали конфету в толстых коротких пальцах, грубо сдирая серебряную обертку. Раскорябав нежный шоколад, скомкав фантик, бросали в мохнатые рты размякшее липкое бесформенное месиво. Должно быть, вкус производил на них какое-то впечатление. Они на секунду умолкали, бессмысленно тупо, недоуменно уставившись в одну точку. Но, так ничего и не поняв, с трудом ворочая вязкими от шоколада черными языками, продолжали болтовню.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
