– Конечно, нет. Ты ей не дал возможности. Но мы не можем ехать сейчас. Лайнеры не ходят с тех пор, как утонула «Атения».
Я запоздало поняла, что у меня вышло, будто она внезапно дала течь, но на самом деле ее торпедировала немецкая подводная лодка. На борту была тысяча сто гражданских.
– Было бы желание, – произнес Хэнк, кивая с видом мудреца.
Он снова отхлебнул из кружки, потом укоризненно уставился на друга.
– Хммм. Видимо, я все-таки предпочитаю виски. Вернусь через минуту. Эллис, поговори со своей женой. У нее явно появились дурные привычки.
Хэнк оторвался от кресла, и на мгновение показалось, что он сейчас упадет. Чтобы удержаться на ногах, он ухватился за спинку кресла Эллиса, а потом наконец потянулся прочь, зигзагом, как бабочка.
Мы с Эллисом сидели в относительной тишине, в коконе, образованном болтовней и смехом остальных.
Эллис медленно сполз в кресле, пока оно не стало казаться пустым, если взглянуть сзади. Глаза у него были стеклянные, лицо приобрело землистый оттенок.
У меня звенело в ушах от шампанского. Я подняла руки, чтобы понять, что у меня с волосами, и обнаружила, что локоны с одной стороны развились и свисали теперь вдоль шеи. Продвинувшись дальше, я обнаружила, что бриллиантовый гребень, подаренный свекровью, исчез. Меня хватила паника. Это был свадебный подарок, редкий случай сочувствия, проявленного ко мне женщиной, которая не скрывала, что не хочет, чтобы я выходила за ее сына, но все-таки была достаточно тронута, чтобы вручить мне его за мгновение до того, как Хэнк повел меня к алтарю.
– Думаю, надо это сделать, – сказал Эллис.
– Конечно, – весело отозвалась я. – На следующем же…
– Я серьезно, – резко произнес он.
Я подняла глаза, оторопев от его тона. У него ходили желваки. Я точно не знала, когда это случилось, но настроение Эллиса переменилось. Мы больше не играли.
Он раздраженно на меня посмотрел.
– Что? Почему нет?
– Потому что война, – мягко ответила я.
– Carpe diem, и все такое. Война – часть приключения. Видит бог, иначе я к ней не приближусь. Да и Хэнк, если на то пошло.
Он зачесал волосы назад всей пятерней, одна прядь осталась стоять торчком. Эллис придвинулся ко мне ближе и прищурился.
– Ты же знаешь, как нас называют, да? – спросил он. – Негодники.
Они с Хэнком были единственными со статусом 4F, «негоден к военной службе», во всем зале. Я подумала, не оскорбил ли его кто, пока он ходил за напитками.
Хэнк свое плоскостопие принял сразу, как почти все в жизни, но Эллиса статус «негоден» уничтожил. Ему не ставили дальтонизм до тех пор, пока он не попытался записаться добровольцем и ему не отказали. Он попробовал снова, в другом месте, и его опять не взяли. Пусть то была и не его вина, он был прав: его осуждали, и я знала, как его это гнетет. Осуждение было неумолимым и безмолвным, он даже не мог себя защитить. Его собственный отец, ветеран Первой мировой, относился к нему с неприкрытым отвращением с тех пор, как узнал новости. Эта несправедливость была тем болезненнее, что жили мы с его родителями, которые извращенно лишили нас какой-либо возможности сбежать. Через два дня после бомбардировки Перл-Харбора они на две трети урезали Эллису содержание. Моя свекровь сообщила нам об этом в гостиной перед обедом, объявив с чопорным удовлетворением о своей уверенности в том, что нам будет приятно знать, что до тех пор, пока «не кончится этот ужас», деньги будут тратиться на военные облигации. Строго говоря, деньги могли уходить и туда, но было совершенно ясно, что истинной причиной было стремление наказать Эллиса. Его мать настаивала на отмщении, потому что он посмел на мне жениться, а его отец… мы точно не знали. То ли он не верил, что Эллис дальтоник, то ли не мог ему этого простить. В итоге мы оказались словно в ночном кошмаре, вынуждены жить под постоянным присмотром тех, кого считали своими тюремщиками.
– Ты знаешь, как это тяжело, – продолжал Эллис. – Когда все глазеют, гадая, почему я не в армии.
– Никто не глазеет…
– Брось этот снисходительный тон! Ты прекрасно знаешь, что глазеют!
Из-за того, что он вспылил, все обернулись и посмотрели на нас.
Эллис рассерженно махнул в их сторону рукой.
– Видишь?
Он гневно огляделся. Все до одного отвернулись, убрав с лиц шокированное выражение. Разговор возобновился, но на пониженных тонах.
Эллис перевел глаза на меня.
– Я знаю, что с виду совершенно здоров, – продолжал он, тщательно следя за голосом. – Мой собственный отец считает меня трусом, что там. Я должен доказать, что чего-то стою. Ему, им, себе. Я думал, уж ты-то поймешь.
– Милый, я понимаю, – ответила я.
– Точно? – спросил он, растянув губы в горькой усмешке.
– Конечно, – сказала я, и я действительно понимала, хотя в тот момент сказала бы что угодно, лишь бы его успокоить.
Он пил крепкие напитки с середины дня, и я знала, что все может быстро пойти наперекосяк. То, как на нас старались не смотреть все вокруг, уже обещало очень неприятное начало года.
Моя свекровь, пропустившая вечеринку из-за мигрени, конечно же, начнет получать доклады о нашем поведении уже к полудню. Мне оставалось только гадать, как она отреагирует, когда узнает, что я потеряла гребень. Я решила, что завтра позвоню и сдамся на милость миссис Пью. Если гребень выпал в снег, он, скорее всего, утрачен навсегда, но если завалился за спинку дивана, еще может обнаружиться.
Эллис пристально на меня смотрел, в его глазах плясало отражение огня. Через пару секунд маска гнева на его лице переплавилась в печальное облегчение. Он потянулся похлопать меня по коленке и едва не свалился с кресла.
– Моя девочка, – сказал он, пытаясь сесть ровно. – Всегда готова к приключениям. Ты не похожа на других девушек, знаешь. В них нет ни унции веселья. Потому-то Хэнк и не женится на Вайолет. Он дожидается вторую тебя. Только второй нет. Мне досталась единственная и неповторимая.
– О чем это вы? – спросил Хэнк, возникнув из ниоткуда и снова обрушиваясь в кресло. – Сюда! – гаркнул он, щелкнув пальцами над головой.
Официант поставил перед нами новые напитки. Хэнк повернулся к Эллису:
– Мэдди опять пытается меня сбыть с рук? Ей-богу, тут такое эхо.
– Нет. Она согласилась. Мы едем в Шотландию.
Хэнк вытаращил глаза.
– Правда?
Он повернулся ко мне, ожидая подтверждения.
Я не считала, что согласилась, по сути, по крайней мере, не после того, как поняла, что разговор идет не шуточный, но раз уж мне удалось обезвредить бомбу и, возможно, спасти вечер, я решила им подыграть.
– Конечно, – ответила я, широко разводя руки. – Почему бы и нет?
