Низкая этажерка была уставлена пузырьками и склянками – Андрей взялся было в них разбираться, но, опомнившись, просто вылил в воду пару флаконов посимпатичней. В центре выросла гора искрящейся пены, и он, замирая от счастья, рухнул в нее, как в сугроб.
Минут десять Андрей не мог даже мычать. Потом собрался с силами и перевернулся на спину. Еще десять минут блаженства. Если бы в этот момент кто-нибудь вошел…
Он стер с лица пену и взглянул на дверь. В коридоре раздались шаги – деловые, торопливые, легкие. Кто-то процокал мимо, и снова все стихло. Андрей, вдохнув, погрузился в воду с головой. Он готов был раствориться – и частично уже растворялся: лунки в пене приобрели синеватый джинсовый оттенок.
Андрей слил воду и открыл оба крана. Ванна наполнялась медленно, но и это доставляло удовольствие: он лежал на дне и чувствовал себя оживающей после засухи лягушкой. Потом облился шампунем и снова стал владыкой морей, седым и неспешным.
Накупавшись до изнеможения, Андрей заполз на кровать, невероятно широкую и непозволительно мягкую. Это было уже не счастьем, а чем-то таким, чему нет и названия. Андрею было безразлично: родиться или умереть, лишь бы это не кончалось – никогда, никогда…
В дверь постучали, и он прикрылся подушкой.
Парикмахер был мужчиной. И он определенно был человеком.
– Привет. Давай в кресло. У-у-у, как ты себя запустил! Небось, в кино снимался? Про обезьян. – Гыкнув, он защелкал ножницами – пока еще примериваясь, вхолостую. – Кто твой мастер?
– Я сам.
– Руки оторвать тому мастеру. Ха-ха… зачем же самому? Есть салоны. Их для этого и придумали, чтобы самому не уродоваться. Ха-ха…
– Салоны, ха-ха, – вяло поддержал Андрей. – Да все недосуг. Как ни соберусь – то дождь, то снег. То зима, то лето.
– Бывает, – покладисто отозвался мужчина. – Ну я тебя покороче обкорнаю, да? Чтобы до следующего раза хватило.
Андрей застыл и посмотрел в зеркало – напротив сидел дикого вида субъект с растерянной улыбкой.
– Покороче, пожалуй, – выдавил он.
На пол упала первая прядь.
– Послушай-ка, братишка… – начал Андрей.
– О-о, нет! – протянул парикмахер. – Про это лучше не надо. Я уже устал отвечать.
– Уже устал? Когда ты успел – устать?
– Весь год одно и то же.
– Какой год? – не понял Андрей.
– Ну да, да! Я действительно работал в Голливуде. В самом Голливуде, да!
– На кой черт мне твой Голливуд?!
– Таких людей стриг! Эх! Если бы ты знал, каких я стриг людей!
– Здесь ты почему оказался?
– Говорю же: это давно было, год назад. Не сложилось у меня там. Прилетел обратно.
– Ты дурак, или прикидываешься? Мне до твоей биографии дела нет. Я спрашиваю: какого хрена ты работаешь на этих, на…
– Гадов? – подсказал мужчина.
– Во-во. На гадов. Ты работаешь на гадов и сам становишься гадом.
– Ну как я им стану, гадом-то? – искренне удивился он. – Это же биология, природа.
Андрей снова не понял, но уточнять не стал.
– Гады, – произнес парикмахер. – А почему бы мне на них не работать? Я что, рыжий?
– Ты хуже. Ты чумной.
Мужчина хмыкнул и начал обрабатывать челку.
– Не знаю, не знаю, – проронил он. – Ты вообще откуда свалился-то?
– Известно, откуда: с неба. На вертолете.
– А конкретней?
– Сам не догадываешься? Если мы стоим у Шиашира, откуда я еще мог свалиться?
– Стоим?.. Давно не стоим. Плывем. Идем, – поправился мужчина.
– Куда?! – рявкнул Андрей, сдергивая простынь. – Куда это мы плывем-идем?
– А я почем знаю? Да ты не колбасись, – проворковал парикмахер, мягко возвращая его в кресло. – У нас тут и вертолеты, и самолеты. Если надо, доставят в любое место. Корабль-то здоровый, плавает медленно. Далеко уплыть не мог. То есть, уйти. Ради меня летчиков тревожить не стали бы… пилотов, – оговорился он. – А ради тебя поднимут всех.
– С чего ты взял?
– Важная птица. Думаешь, у меня комната такая же? Нет, поменьше чуток. И аквариум, – он кивнул на ванну, – не предусмотрен. Душ в конце коридора. Общий, на весь этаж. Тьфу ты… На всю палубу. Или на отсек?.. Трудно мне с этими гюйсами-кнехтами, я человек сухопутный.
– Ты не человек. Ты гнида. Сухопутная, морская – какая разница… Закончил? Тогда вали отсюда.
– Ну… и мне было… не менее приятно. Только у нас еще кой-чего заказано. Не боишься? – мужчина артистично взмахнул опасной бритвой.
– Тебя – нет.
– Правильно. Только не вертись, ага? А то хочешь – не хочешь… и я вместе с тобой без башки на берег сойду. Здесь вообще-то капитан обитал. А так, по задумке, это номер Президента. Ну еще того, России. Или Министра Обороны – если учения, допустим.
– И где сейчас капитан?
– Перевели к каюту попроще.
– Он не возражал?
– Кому охота без работы остаться? Он немолодой, ему отсюда только на пенсию.
Андрей чуть не застонал.
– Может, гады вас гипнотизируют?
– С чего бы это… И откуда у них столько гипнотизеров? Их всего-то человек пятнадцать прилетело. В смысле, гадов.
– Пятнадцать?! – не поверил Андрей.
– Или двадцать. Так, примерно.
– И пятнадцать гадов сумели всю планету?..
– Или двадцать, – невозмутимо повторил мужчина.
– И вы… – Андрей запнулся. Он сообразил, что продолжать разговор бесполезно. Прикидывался парикмахер, или действительно был дебилом – не важно: он играл свою роль добросовестно. Андрей подозревал, что на крейсере найдутся и другие актеры. Другие сволочи, продавшиеся ни за грош. Они все будут доказывать, что служить у оккупантов – нормально. Он ждал, что его бросят в темную камеру, лишат пищи и сна, станут мучить холодом и жарой – будут «размягчать», как в классическом кино про шпионов. Но гады, похоже, земных фильмов не смотрели. Они размягчали Андрея иначе, и это было гораздо хуже.
Как только парикмахер ушел, в каюте появилась толстуха-горничная. Она подкатила к дивану сервировочный столик и с интересом оглядела Андрея, особое внимание уделив неплотно запахнутому халату.
– Изменился, не узнать… Налетай, красавец! – Женщина подняла над столиком крахмальную салфетку и, выдержав паузу, игриво уточнила: – Не на меня, на еду.
Стол и нижняя полка были плотно уставлены тарелками, вазочками и салатницами. В каждой что-то лежало – изобильно и красиво, с долькой лимона, или с веткой петрушки, или с долькой и веткой одновременно. Среди этого столпотворения торчали три разных горлышка. Андрей плеснул себе вина, затем, помедлив, взял бокал побольше и наполнил его коньяком.
