Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Из интервью порталу «Washington ProFile».
20 февраля 2004 года.
Уильям Таубман — американский политолог и историк, специализирующийся на советском периоде:
«Когда Путин пришел к власти в 2000 году, он также столкнулся с обстоятельствами, в которых требовались перемены, ожидаемые большинством россиян. Он пришел к власти после 1990‑х годов, которые прошли сперва под управлением Горбачева, потом — Ельцина, с их галопирующей инфляцией, разрушенным обществом, развалившимся Советским Союзом. <…> Я не стану утверждать, что Путин уникален в своей попытке восстановить власть в стране, которая в восприятии россиян если не развалилась на части, то по крайней мере обкрошилась в хаотичные 90‑е — период, который россияне называют “периодом смуты”. <…> Путин не был уникален в том, что он пытался сделать. Но я думаю, он был уникален в способах, которыми он делал или пытается сделать это. До недавних пор он был потрясающе эффективен и удивительно тверд, безжалостен и даже брутален в методах, которыми он восстанавливал российское государство».
Из лекции «Сравнение президентов:
Горбачев, Путин, Обама» в Амхерстском колледже,
19 сентября 2012 года
2. «Назад к авторитаризму и агрессии…»
Нуриэль Рубини — американский экономист, один из крупнейших специалистов по мировым финансам:
«Большая часть бизнес‑элиты России по‑прежнему рассматривает страну как генератор богатства, но не долгосрочную инвестицию. Отток капитала — хроническая проблема — ускорился после переизбрания Путина в марте [2012 года]. Население страны сокращается из‑за плохого здравоохранения, распространения социально обусловленных заболеваний вроде алкоголизма и отъезда высокообразованных россиян из страны в поисках лучших возможностей где бы то ни было».
Из статьи «Настало время бойкота российской автократии» в соавторстве с Иеном Бреммером. «Financial Times».
29 мая 2012 года.
Ричард Пайпс — американский историк, профессор русской истории Гарвардского университета, бывший консультант Белого дома при Рейгане:
«Как и большинство обозревателей, наблюдающих за происходящим в России, я не могу испытывать чувство удовлетворения тем, что вижу. Нынешний режим толкает Россию вспять, к прошлому, к авторитаризму. Это проявляется в том, что один‑единственный властный центр определяет все содержание российской политики, граждане не имеют никакого влияния на процесс принятия решений, из общественной жизни постепенно выхолащивается какая‑либо соревновательность. Это пока еще не советский строй, но это уже не то, на что мы уповали, говоря о России. Я глубоко разочарован происходящим».
Из интервью радио «Свобода».
28 июня 2013 года.
Ниал Фергюсон — оксфордский историк, один из самых востребованных западными масс‑медиа интеллектуалов:
«Сравнение [путинской России] с Веймарской республикой не обнадеживает. Скатывание Германии в диктатуру проходило в несколько этапов: до прихода к власти Гитлера было три более‑менее авторитарных канцлера, каждый из которых пытался управлять страной своими указами. Остается открытым вопрос о том, является ли Путин более успешной версией разогрева или полноценным российским фюрером».
Из колонки «Оглянитесь на Веймар — и подумайте о России».
«The Daily Telegraph». 1 января2005 года.
Эдвард Лукас — один из старейших сотрудников журнала «Economist», в конце 1990‑х — начале 2000‑х возглавлял московское бюро издания, а до этого не менее 10 лет работал корреспондентом в странах Центральной и Восточной Европы:
«Страна представляет собой компанию, управляемую синдикатом из бывших сотрудников КГБ и их дружков. В этой системе должности в государственных органах (за исключением самого верха) продаются и покупаются, и цена на них зависит от того, сколько денег может получить чиновник от контроля за государственными доходами (например, от штрафов за нарушение правил дорожного движения), поступлений от компаний (в виде налогов) или других ресурсов (радиочастот, природных ископаемых). Это не приводит к возникновению авторитарного монолита — правящие в России элиты соперничают между собой на политическом поле. Однако эта конкуренция является управляемой — а зачастую и постановочной, — что позволяет создать видимость выбора и тем самым обеспечить клапаны для выплеска народного недовольства».
Из книги «Мир в 2050 году».
Збигнев Бжезинский — влиятельный американский политолог, автор известной книги «Великая шахматная доска: господство Америки и ее геостратегические императивы»:
«Фактический контроль над политическими возможностями и финансовыми активами государства, а также дезориентация общественности позволяют Путину принимать решения, в совокупности толкающие Россию в трех основных направлениях: в политическом плане — ко все более репрессивному авторитарному режиму, в экономике — к централизованному корпоративному этатизму, а во внешней политике — к явно реваншистской позиции. Каждое из этих направлений отражает не только личные пристрастия Путина, но и общие интересы его единомышленников — высшей политической элиты. Но подобный путь развития в долгосрочном плане чреват для страны опасностями».
Из статьи «Путинский выбор».
«The Washington Quarterly». Март 2008 года.
Ручир Шарма — глава отдела развивающихся рынков «Morgan Stanley»:
«Развивающиеся страны нередко называют “землей контраcтов”. Но Россия другая, она экстремальнее и сюрреалистичнее. Это страна открытых, явных противоречий. Здешнее правительство контролирует все, что говорят по телевизору, но не то, что пишут в газетах. Средний доход россиян на душу населения составляет около 12 тысяч долларов, но, вероятно, это единственный относительно богатый народ в мире, который живет в постоянном страхе отключения электроэнергии. Многие москвичи ездят на превосходных немецких автомобилях, но организованной службы такси в городе нет. Будучи крупным экспортером пшеницы, Россия вынуждена импортировать миллионы тонн мяса и птицы для внутреннего потребления. Неудивительно, что приезжим крайне трудно понять, что тут происходит, поэтому они так часто меняют свое мнение».
Из книги «Прорывные экономики.
В поисках следующего экономического чуда».
2012 год.
Дэвид Ремник — журналист и писатель, автор книги «Мавзолей Ленина: последние дни советской империи», материал для которой собирал в бытность московским корреспондентом «Washington Post» и за которую был удостоен Пулитцеровской премии:
«В политическом смысле я вижу в России новую форму застоя. Я имею в виду в политике на высшем уровне в России. Путин, Медведев и так далее — это форма застоя. Когда речь идет о платформе Путина, ну, такой платформы практически не существует, кроме слова “продолжение”. Продолжение линии Путина, Медведева. В реформах, идеологии и даже новой российской истории <…> нет необходимого проявления соперничества, соревнования в этой политической ситуации. Конечно, нужно сказать, что в России много достойных представителей. Есть активные политические силы, и есть целые ядра политического действия <…> Но все это совершенно находится в изоляции от того политического действа, которое происходит в высшем эшелоне».
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
