Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Кожа зудит. Она с ужасом ощущает, что ее начинает колотить крупная дрожь. Она уже не принадлежит себе. Полностью растворилась в нем.
В комнате очень темно. Она его не видит. Только чувствует. Пенис, прижатый к ее бедру, пульсирует. Кончик ножа упирается ей в грудь.
— Скажи это. Скажи: «Я хочу тебя, Ромео». — Его руки смыкаются вокруг ее талии, и они вместе покачиваются в такт «Голубой рапсодии».
Даже перед лицом смерти она по-прежнему любопытна. Неужели ей довелось танцевать со смертью?
— Скажи это, Мелани. Скажи, и ты будешь спасена, — соблазнительно шепчет он.
— Я хочу тебя, Ромео. — Словно на последнем дыхании она произносит это последнее… окончательное… признание, перед тем как провалиться в бездну. Все тонет в бессмысленности. Кроме этого последнего шага, невероятного возбуждения и парадоксального ощущения собственной силы.
Музыка достигает крещендо как раз в тот момент, когда нож вонзается в грудь. Мелани не слышит собственного крика. Она в нем тонет.
Он смотрит на нее с благоговением и улыбается. Входит в нее яростно, с остервенением, и лава извергнутой спермы, смешиваясь с ее кровью, навсегда оседает в его душе. В биении сердца. Последнем для Мелани.
Потребность Ромео в убийстве перед изнасилованием — ключевой момент в понимании его сути. Все дело в том, что, достигая оргазма, он — как и все мы — теряет самоконтроль, становясь беззащитным и ранимым…
Он не может позволить себе предстать таким перед своими будущими жертвами, поскольку боится, что они используют его слабость в качестве оружия против него.
Мертвые, эти женщины не представляют никакой опасности.
1
В последний раз Сара Розен разговаривала со своей сестрой Мелани ранним утром в день ее убийства. В любой другой день Сара пришла бы в ярость, разбуди ее кто-нибудь в столь ранний час, когда еще не прозвенел будильник, но сегодня ночью ее мучил кошмар — огромная ручища с толстыми волосатыми пальцами схватила ее за горло, и чей-то зловещий шепот хрипло звал: «Сара, Сара», — так что неурочный звонок она восприняла как подарок судьбы. Пока не услышала в трубке знакомый голос.
— Мне следовало догадаться, что это ты, — сонно произнесла Сара, откидывая со лба непослушную прядь жестких каштановых волос, торчавших в разные стороны. Она пошарила рукой на тумбочке, пытаясь отыскать очки, что оказалось не так-то просто: тумбочка была завалена журналами, бумагами, книгами, здесь же примостился будильник, недопитый стакан белого вина, который она к тому же и опрокинула в процессе поисков.
Не обращая внимания на разлившееся вино, она продолжила охоту. Очки — в золотой оправе, слегка изогнутой, «а-ля Джон Леннон», почему-то оказались под подушкой, по соседству с пустой тарелкой из-под полуночной закуски — орехового масла и джема. Извлечение очков из-под подушки стоило тарелке жизни: упав на пол, она разбилась вдребезги.
— Что там у тебя? — спросила Мелани.
— Ничего. Тарелка, — сказала Сара, водрузив очки на нос. Когда ей предстояло общаться с малоприятными людьми или, проще говоря, с теми, с кем у нее возникали проблемы, она предпочитала быть во всеоружии.
— Ты такая неловкая, Сара, — пожурила ее Мелани.
— Мне легче работается, когда кругом беспорядок. — Ее спальня действительно впечатляла царящим здесь хаосом: ящики шкафов были открыты, из них торчали чулки, белье, одежда. Создавалось впечатление, будто в комнате орудовал грабитель, отчаянно пытавшийся отыскать большие ценности. На самом же деле все ценности Сары — клубок спутанной бижутерии, треснутая кофейная чашка, покосившееся декоративное деревце для сережек, пара колготок — красовались прямо на крышке комода. Единственный стул — старый, деревянный, оставленный в квартире предыдущими жильцами, — робко выглядывал из-под вороха одежды, которую Сара сняла с себя накануне вечером. Впечатление усиливали выставленные в ряд у стены картонные коробки, которые так и остались неразобранными с тех пор, как год назад она вселилась в эту однокомнатную квартиру на первом этаже жилого дома в квартале Мишн.
Тогда Мелани пришла в ужас от решения сестры. Кровавые гангстерские разборки в квартале Мишн были обычным явлением. Мелани упрекала Сару в легкомыслии и мазохистском безрассудстве. Хотя, по правде говоря, ее не так уж и волновала безопасность сестры, — она знала, что Сара трусиха по природе, скорее, это отвлекало Мелани от беспокойства иного рода. Душевное состояние Сары, ее внутренний мир — вот что тревожило Мелани.
— Ты не устроишь свою жизнь, Сара, пока не привнесешь в нее порядок, — строго заключила Мелани.
— Очередная проповедь? Упражнения в психоанализе? Тебе больше нечего сказать мне? — сухо заметила Сара. — Между прочим, Мел, сейчас раннее утро. Ты, наверное, еще не проснулась.
— Уже почти семь. Тебе разве не надо быть в девять на работе?
— Ты права, надо. А это значит, что мне еще можно спать целых полчаса. — Ей вовсе не хотелось благодарить сестру за избавление от ночного кошмара. Она знала, что Мелани наверняка подвергнет его психологическому анализу.
— У меня мало времени, — резко перебила ее Мелани. — Через десять минут придет первый пациент.
Для Сары это было весьма кстати, поскольку свою старшую сестру она воспринимала лишь в малых дозах.
— Что ты хочешь?
— Ты прекрасно знаешь, Сара. Я хочу, чтобы ты навестила отца.
Сара откинулась на подушку и подтянула одеяло к самому подбородку. Туфля, затерявшаяся с вечера в его складках, теперь плюхнулась на пол.
— В такую рань…
— Я собиралась вытащить тебя к нему сегодня вечером, но у меня свидание. Так что перенесем встречу с отцом на завтра. Можно было бы вместе пообедать. Я заеду за тобой на работу.
— Нет, — сказала Сара. — Я поеду одна. — Поездка к отцу в загородную клинику сама по себе являлась миссией не из легких, а уж мысль о том, чтобы превратить ее в семейное мероприятие, была просто невыносимой.
— Когда ты поедешь, Сара? Ты уже давно обещаешь, — не унималась Мелани. — В последний раз отец все жаловался на то, что совсем не видит тебя. Говорит, что ты его бросила.
— Хватит меня совестить, Мелли. — Сара знала, что сестра терпеть не может, когда ее называют уменьшительными именами. Она признавала только Мелани, в честь выдающегося австрийского психоаналитика Мелани Кляйн. Таков был выбор отца. Что естественно.
— Уймись, Сара.
— Ты — дочь примерная, я — дерьмо. Ничего нового я для себя не открыла.
— Я и не пыталась тебя усовестить. Ты сама чувствуешь, что виновата, и хочешь взвалить свою вину на меня. В общем, мне некогда пререкаться с тобой. Так когда ты навестишь отца?
