Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Этот «Святой Георгий, поражающий Змия» был скопирован за один день. Эдик получил за оригинал восемьсот долларов. Сюжет распространенный, но тысячу долларов икона стоила. Эдик не стал спорить с Нортоном, помешало нехорошее предчувствие, которое только усилилось, когда он подделывал «Троицу». Побогаче отделкой, на золоте, но главное — не по канону писана, ни в цвете, ни в форме. Таких мало осталось, сжигали в первую очередь, если дрова вышли. Любой поп, зашед в в избу или в палаты, упрет перстом и зибисит — не та икона, не прайская, то раскольничья, али от беса, не от Духа Святага. Все-таки шестнадцатый век, и Эдик рассчитывал, по Божески, по очень Божески, но тысячи на три. Нортон выдал только две, но Эдик возникать не стал. Дурное предчувствие усилилось. Ладно, потом наверстает, коллекция большая…, хотя подделка «Троицы» влетела в сто баксов, не считая собственного труда. Самостоятельно наклеить сусальное золото Эдик мог, но время поджимало, лучше обратиться к тем, у кого технология «в работе».
Это предчувствие помешало вовремя и молодоженов одернуть. Первые восемь сотен — ладно, уступил Таньке, прогуляли «на почин», в ресторане да в казино. Но эти две тысячи следовало уже в дело пускать, хоть на покупку видеокамеры и компьютера, для подделок будущих. Танька разорялась на весь сквер, и он опять выдал тысячу на гулянку. Только остерег, что дед тупой, но если внучка примется фуфыриться на ровном месте, он что-то почует.
А на третьей иконе, «Св. Параскева», уникального письма и редких по сюжету боковых клейм, грянул гром…, точнее, заворчал, еще издали, но очень явственно — и куда там старикашке до такой угрозы! Когда Эдик выписывал клятые клейма, он просто сам себе приказал верить. И на вере этой только хватило наглости запросить пять тысяч баксов, однако Нортон разглядывал «Параскеву», словно дешевую шлюху, вырядившуюся в светскую одежду. Эдик понял, что ошибся. Нортон разбирался в подделках не хуже Эдика.
— Не стоит пока о цене, — мрачно сказал Нортон. Его ореховые глаза занавесились пшеничного цвета бровями. — Эдуард, я вам верю. Поймите меня правильно, дело тут не только в вас. Я отдал «Георгия» на экспертизу. Обошлось дороже, чем я вам заплатил за нее, однако… почему-то вызывала подозрение.
— У меня тоже, — сознался Эдик.
— Вот видите. Икона оказалась очень и очень качественным новоделом. Доска, естественно, старая, но левкач… К вам претензий у меня нет, но советую разобраться с этой коллекцией.
Эдик уныло кивнул, думая, что старикан мог и пропустить «мяч в свои ворота», неудивительно. Такое случается со всеми.
— Мало того, — Нортон сказал тихо, — ваша вторая…, «Троица»…
— Так и знал. Тоже подделка?
— Как сказать. Лики родные, но весь фон и одежда — недавняя работа. Это не то, что я хотел, и не то, что вы продавали. Я не за это платил деньги…Вы же понимаете.
— Вот гадство, — сказал Эдик. Он понимал. Пусть «новоделы» и «деланные» и в спросе, и стоят порой чуть меньше, а то и больше настоящих, однако ни Нортона, ни самого Эдика такие вещи не интересуют.
Встреча проходила в номере гостиницы, где жил Нортон, и Эдик от огорчения выпил банку пива, стоящую на столике. Стало еще горьче. Вера в «Параскеву-Пятницу» усохла. Он взял ее в руки, уже без веры. Теперь он видел, что и она — подделка.
— Пятьсот долларов я дам. — Сказал Нортон. — Если эта настоящая, доплачу потом.
— Давайте тысячу, и не надо никакой доплаты.
— Хорошо. Пусть будет тысяча, — безразлично сказал Нортон. — Надеюсь, в следующий раз… — Он замолк. Обоим и без слов было все ясно.
— Я разберусь, — сказал Эдик, запихивая в карман несчастную тысячу.
Он позвонил молодоженам и вечером сел на знакомую скамейку в скверике. Первым пришел Иван. Узнав новость, он не очень огорчился — и эти тысячи в его глазах выглядели деньгами. В вопросе — кто является источником подделок, он согласился с Эдиком без особых раздумий. Дед? Он профи, спец. Эдик? Иван? — это не обсуждается, знают друг дружку. Танька? Несерьезно. Остается Российский Музей…, точнее, та хитрая гнида, которая там завелась и которая их облапошивает. Иконы отбирались из побывших на реставрации в этом музее — их дед хватиться по какой-то надобности не должен. Но Иван Ради прикола предложил завиноватить Таньку.
Она тут же прибежала — дед припахал ее на домашней работе, задержалась, но успела притащить картонный литр вина, в этот раз французского «Авиньон», и три апельсинчика. Эдик ошандарашил ее новостью — ошандарашилась так, что и вино упало, и апельсинчики раскатились. Вместо денег — предъява.
— Вы что? Думаете, что я? — Танька немножко испугалась. Зеленые глазищи часто заморгали и увлажнились. Пальчики вцепились в скамейку.
— Пока… мы ничего не думаем, — сердито сказал Иван. — Тебя просто спрашивают — никому больше про иконы не рассказывала?
— Вы с ума сошли? — Танька ничего не понимала, глядя то на одного, то на другого. Оба стояли перед ней, стараясь сверлить и испепелять. — Я их у деда взяла. Мы вместе взяли.
— А может у тебя знакомый художник, какой есть? — небрежно спросил Иван.
— Ты с ума сошел! — Веснушки на ее лице, казалось размножались на глазах. При всей рыже-кошачьей, ведьминской где-то по загадочности — внешности Танька оставалась дура-дурой, сплошь на эмоциях.
— Ну и Танька, — мрачно сказал Иван. — Всем Танькам Танька. Я тебя отколочу. Вот только разозлюсь. Эдик, стукни меня, а то никак не злится.
— Я тебя стукну, — пообещал Эдик. — А ну, прекращай. Ваши семейные разборки — это одно, а дело — совсем другое. Он шутит, Таня.
— Я тебе отколочу. — Танька неуверенно заулыбалась. — Прикалываешься, да? — Она встала, подняла руки и упала на Ивана. Приняв бросок на грудь, тот закряхтел. — Нет, я тебя должен исколотить. За все хорошее. В кустах где-нибудь. Идем.
Провожая взглядом исчезающую в зелени парочку, Эдик подумал, что у супругов начались проблемы, но это его не касалось. Сев на скамейку, от нечего делать вскрыл вино и тут краем глаза углядел вроде знакомую фигуру. Тот чертов бомж…, ситуация повторялась. Он живет тут, что ли? Бомж Леха, небритый и несчастный, посматривал издали, борясь с противоречивыми желаниями. Конечно, он решил рискнуть. Вино — единственное спасенье от заклятого друга бомжей — похмелья. Приняв одновременно дружелюбный, виноватый и независимый вид, он подошел в пределы слышимости.
— Эдик, честно… менты забрили, едва твою сотку у киска вытащил. Эдик, сотка за мной, отвечаю. — Его лживые глазенки так и бегали.
— Бывает, — согласился Эдик. — Менты, они такие. Присаживайся.
Тратить злость на несчастного бомжа Эдик не собирался. Людям надо верить. Удовольствие это дорогое, и не каждый может его позволить. Но иным путем вообще невозможно получить хоть что-то путевое. Эдика же, к примеру, никто не обвинял во вранье совсем недавно.
Бомж рассказывал какие-то сказки о своей жизни, запивая горе французским сухим вином и заедая апельсинами.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
