К счастью, на редких клочках прогревшейся земли уже появилась кислица – зеленая трава, которую можно употреблять в пищу. И даже нужно – она служила прекрасным средством от цинги и прочих болезней. Кислица заменила отвары из старой, жесткой хвои, которые уже не спасали людей от хворей. Других витаминов почти не было…
Но в апреле появились и иные проблемы: вместо твердой, мерзлой земли теперь везде была сплошная, непролазная грязь. Глина густо липла на валенки (а красноармейцы все еще носили зимнюю обувь) и мешала ходить. Приходилось часто останавливаться и счищать палочкой тяжелые рыжие пласты земли. Кроме того, из-за постоянной сырости валенки намокали, а высушить их было негде. Стоило лишь развести костер, как тут же налетали «юнкерсы» и расстреливали наших бойцов на бреющем полете…
Немецкие самолеты беспрерывно утюжили поля и леса, проносились буквально над самыми макушками деревьев, не гнушаясь охотой даже за одиночными бойцами. Славные же «сталинские соколы» крайне редко появлялись в окрестностях Любани – видимо, были заняты на других участках фронта. Немецкие бомбардировщики и истребители чувствовали себя в весеннем советском небе полными хозяевами…
Хотя иногда им все же доставалось: красноармейцы приспособились стрелять по гитлеровским самолетам из противотанковых ружей и даже сбили несколько особо наглых «лаптежников», когда те медленно ползли над лесом, выискивая очередные цели.
После этого гитлеровские асы стали действовать намного осторожнее, осмотрительнее, но налетов своих, разумеется, не прекратили. И продолжали наглядно демонстрировать превосходство люфтваффе над советскими ВВС…
Помимо грязи и немецкой авиации, проблемой для бойцов Красной армии стало половодье. Разлившиеся реки и речушки затопили почти всю землю, оставив лишь редкие клочки земли. За них и шли самые жестокие, упорные бои. И гитлеровцы, и красноармейцы прекрасно понимали, что преимущество в сражении получает тот, кто, грубо говоря, сидит на сухом месте. Там можно укрепиться как следует, закопаться в землю по самые уши, построить доты и дзоты. И надежные, сухие блиндажи, где можно нормально спать. Вот и старались обе стороны захватить редкие возвышенности…
В конце апреля 1942 года бои под Любанью и по всему периметру «мешка» то затихали, то разгорались, но не прекращались ни на минуту. Хотя, в отличие от бурной зимы, носили скорее позиционный характер. У советских дивизий не было сил, чтобы продолжать начатую в январе операцию, а немцы, увязшие по самые каски в топких северных болотах, ждали, пока не просохнут раскисшие дороги и не появится возможность подтянуть бронетехнику, чтобы завершить разгром полуокруженных частей Второй Ударной армии…
* * *
Темно-зеленый угловатый броневик, тяжело переваливаясь с боку на бок, утопая по самые борта в колеях, медленно полз по направлению к Мясному Бору. Он то и дело зарывался носом в ямах, наполненных рыжей, талой водой, но, натужно ревя, все же всякий раз выползал. Совсем как неуклюжий бегемот, преодолевающий африканское болото…
За бронемобилем неотрывно следовала полуторка с охраной. В самых непролазных местах, когда он все же застревал, из грузовика выскакивали красноармейцы и, устало матерясь, принимались выталкивать его на ровное место. После чего, злые, мокрые, грязные, возвращались в полуторку и ехали дальше – до следующей ямы. Наконец, забрызганный глиной до самого верха бронемобиль дополз до штаба 65-й стрелковой дивизии…
Ее командир, полковник Петр Кошевой, заканчивал совещание, когда заметил в окне подъезжающие машины. И решил выйти на крыльцо – встречать гостей. Петр Кириллович знал, что сегодня во Вторую Ударную прибывает генерал-лейтенант Власов. И хотя 65-я дивизия относилась к 52-й армии, но он был весьма наслышан об Андрее Андреевиче и решил лично приветствовать нового командующего. Все-таки герой сражения за Москву и, говорят, любимец Сталина…
Броневик, фыркнув в последний раз, уткнулся радиатором в остатки забора у избы. Стальная дверца с правой стороны открылась, и показалась фигура командующего. Рослый, чуть сутуловатый, генерал-лейтенант Власов заметно возвышался над остальными людьми. Особенно над бойцами охраны – невысокими и, как правило, худенькими красноармейцами.
А где, собственно, было взять других? Вторую Ударную формировали поспешно, второпях, согнали в нее всех, кого могли достать, вычистили госпитали и тылы. С миру по нитке, как говорится. В результате получилась не нормальная мужская рубаха, а так, детская распашонка. Даже не половина общевойсковой армии, а гораздо меньше…
Генерал-лейтенант чуть постоял, прислушиваясь к чему-то, затем взглянул на яркое весеннее солнце, радостно чирикающих воробьев (дождались-таки весны!) и решительно направился к крыльцу. Навстречу ему уже сбегал по ступенькам полковник Кошевой.
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – громко приветствовал Власова Петр Кириллович.
Андрей Андреевич обменялся с ним крепким рукопожатием.
– Как добрались? – продолжил Кошевой, сопровождая гостя в дом.
Андрей Андреевич лишь досадливо махнул рукой – сами видите, с большим трудом! По нашим-то дорогам, да еще весной… Сплошное море разливанное, ни пройти, ни проехать. Но все же добрались, а это главное!
– Да, распутица, – развел руками полковник, – что поделать! Здесь всегда так… Но в конце мая, говорят, вода пойдет на убыль, и тогда можно будет нормально ехать. А пока – или пешком, или на лошади, или на лодке, в конце концов. Техника, даже гусеничная, – не проходит…
– Будем надеяться, что броневик все же пройдет, – ответил низким, басовитым голосом генерал-лейтенант, – не хочется, скажу сразу, топать пешком. Да и на лошади не слишком-то удобно будет…
Поднялись на крыльцо, вошли в избу. Полковник Кошевой представил Власову своих подчиненных, тот со всеми поздоровался за руку. Петр Кириллович объявил, что совещание закончено – потом договорим! Сами видите, кто приехал, идите пока, покурите, погуляйте. Генерал-лейтенанту с дороги отдохнуть надо…
Сели за большой, грубо сколоченный дощатый стол. Петр Кириллович предложил чаю, и Андрей Андреевич кивнул – давайте, надо действительно перевести дух. А то сколько еще ехать, пока еще в Дубовик, в штаб армии, доберемся…
Ординарец Кошевого поставил самовар, заварил чай. Чай был жидкий, почти прозрачный, но все же пах, как и надо, – густо и ароматно. В качестве угощения гостям предложили круглые сушки – почти все, что осталось в заначке у штабного повара.
Вместе с Андреем Власовым сели за стол и прибывшие с ним люди: сдержанный, строгий майор Злобин, новый начальник охраны, веселый, доброжелательный капитан Лепс, личный врач командующего, и худой, рассеянный лейтенант Градский, штабной переводчик.
Полковник никого из них раньше не видел, но не очень этому удивился – люди на Волховском направлении менялись часто. Кого-то переводили в другое место, кто-то выбывал сам по болезни или ранению – бои шли тяжелые, ожесточенные, с большими потерями. А кто-то уже навсегда остался лежать в болотистых лесах под Любанью…
