При первых же словах его уничтожающей тирады сердце Энн глухо и тоскливо заныло. Никто, кроме Рейта, не заставляет ее так смущаться. Даже когда мальчишки-подростки из их приюта отпускали какие-нибудь малопристойные замечания, она не чувствовала такой скованности, как сейчас, слушая Рея. Однако постепенно до нее дошло, что он не собирается немедленно ей отказывать, и в некотором недоумении Энн повернула к нему все еще пылавшее лицо.
— Наша женитьба должна выглядеть как подлинная, но не быть ею по сути, — твердо возразила она, стараясь поймать его взгляд.
Считается, что по глазам человека можно определить, что у него на уме. Но это правило, видимо, не распространялось на Уолстера. Энн никогда не могла понять, о чем он думает.
— Я хочу сказать, что мы определенно не будем…
— Заниматься любовью, — опять подсказал он. — С трудом верится, что так мы кого-нибудь обманем. В тот единственный раз, когда я обнимал тебя, ты чуть не выцарапала мне глаза, — угрюмо проворчал Рей.
— Я тогда до смерти перепугалась, — защищалась Энни. — Было темно, и вдруг меня кто-то хватает. А я…
— А ты с Майком Стэнли пошла браконьерствовать на заповедное озеро.
— Майк уже давным-давно обещал показать мне барсучью нору. Надо же было тебе вмешаться и все испортить! — негодующе вспомнила Энн. — Он обещал, что возьмет меня, как только мне исполнится шестнадцать.
— Да что ты? Надеюсь, ты не использовала этот неудачный речевой оборот при объяснении с отцом? Шестнадцать лет, — мечтательно продолжал он, не обращая внимания, как потемнело от обиды лицо Энн, — сладостные шестнадцать, а она все еще не целована… Напомни-ка мне, малышка, сколько тебе уже.
— Скоро третий десяток, — нетерпеливо отмахнулась она.
— Хм… Ну теперь-то ты уже умеешь целоваться? Должна уметь — ты ведь практиковалась на новогоднем балу у Джеймсонов.
При упоминании о том случае Энни покраснела еще сильней. Один из джеймсоновских кузенов, восторженный, впечатлительный молодой человек, весь вечер издали не сводивший с нее глаз, под конец, когда она уже уходила, набрался смелости. Сграбастал в объятия в полутемном коридоре по пути в гардеробную и не отпускал целых три секунды, страстно целуя в крепко сжатые губы. Вообще-то, инцидент довольно невинный. На следующий день злоумышленник сам явился к ней домой и, полный раскаяния, умолял простить его и дать ему надежду на дружбу. Энни тактично отвергла его ухаживания. Но до сего дня она и не подозревала, что Рейт был свидетелем этой сцены. В раздражении, она отошла прочь.
— И почему, скажи на милость, ты не купишь себе какой-нибудь приличной одежды? В конце концов, ты неплохо обеспечена и вполне в состоянии позволить себе такое. Или, может, если ты будешь похожа на женщину, а не на дитя-переростка, это заденет твоего драгоценного ханжу Дэвида?
— Дэвид вовсе не ханжа! — сердито сверкнула на него глазами Энн. — А что до моей одежды… — Она поглядела на свои видавшие виды джинсы и обвисший свитер из толстой шерсти, ранее принадлежавший отцу, и нахмурилась. — Я ношу то, что мне нравится и в чем мне удобно. Тебе, конечно, доставляет удовольствие, когда женщина выставляет напоказ свои прелести, напяливая что-нибудь обтягивающее, в чем нельзя и шагу ступить, не то что бегать. Тебе нравится, чтобы она раскачивалась на высоких каблуках. Понятно — в твоем возрасте ты никакого другого стиля в одежде и не представляешь, — безжалостно прибавила она.
— Мне тридцать три года, Энн, — спокойно ответил Рей. — И мне еще далеко до возраста человека, отчаянно цепляющегося за свою молодость. Я считаю, что нет ничего соблазнительнее женщины, настолько уверенной в себе, что она не старается специально скрывать или подчеркивать свою сексуальность. И неважно при этом, что она предпочитает, — шелк, кашемир или хлопок, и какого покроя ее одежда. Но дело в том, что остается вопрос: ты-то женщина, Энни?
Как ни привыкла девушка к выходкам Рея, ее вдруг до обиды задело это беспардонное замечание, эта безжалостная критика. Подобравшись, как львица перед прыжком, она голосом, хриплым от волнения, свирепо проговорила:
— Не беспокойся, я-то женщина, а вот ты в этом ничего не понимаешь! Ты смотришь на женщин только с точки зрения секса — чем больше у нее опыта, тем больше она женщина. К твоему сведению…
Она внезапно умолкла.
Почему она позволяет доводить себя до такого? Почему при общении с ним все кончается ссорой, спорами, конфликтами?
— Так что к моему сведению? — подначивал Рей.
— Да ничего, — махнула рукой Энн.
Дура она была, что послушалась Уолта. Если единственный путь действительно лежит через фиктивный брак, то пусть это будет брак с кем-нибудь другим, ожесточенно подумала она. Все равно с кем — лишь бы не с этим самовлюбленным, высокомерным, презирающим ее типом, что стоит сейчас перед ней, точно собирается пронзить своим гипнотическим взглядом.
— Ладно, — устало сказала она. — Я знаю, это была глупая затея, а я — по наивности, думала, что ты поможешь спасти Голд Краун. Лучше уж я дам объявление в брачную газету.
Что-то мелькнуло в глазах Рейта, какое-то движение, настолько мимолетное, что Энни решила: ей почудилось.
— Но я еще не дал ответа.
Девушка подняла на него глаза.
— Ты говоришь о деле, которое может оказаться очень опасным, — предостерегающе продолжал он. Энн молча слушала. — Патрик, скорее всего, что-нибудь заподозрит.
— Но сделать-то он ничего не сможет. Если мы выполним все условия завещания.
— Хм… этот тип — хитрая бестия. Не стоит его недооценивать. В самом проекте есть большая доля мошенничества.
— Мошенничества? — тревожно переспросила Энн. — Что же делать?
— Послезавтра я вернусь из Роттердама, — сказал Рей. — Тогда и дам тебе окончательный ответ.
Он начал собираться.
— И смотри, Энни, — уже в дверях обернулся он, — до тех пор никаких объявлений в газету, поняла?
Все это несправедливо, расстроенно думала Энн после его ухода. Ну почему он всегда разговаривает с ней как с ребенком? И вдобавок — с ужасно глупым.
— Ты опять забыла положить мне сахар в кофе, — укоризненно сказал Дэвид. — Ты вообще уже два дня чем-то озабочена, — добавил он, взглянув на Энн, и его светлые брови при этом поползли вверх. — Что-нибудь случилось?
— Да нет… ничего.
— Знаешь, Энни, жаль, что ты не успела убедить деда завещать нам Голд Краун. В следующем месяце закрывается фабрика Блэйка, и это очень тяжело скажется на нас. Бог ведает, сколько еще людей останется без работы и без крова. У нас и сейчас-то негде спать. Вот я и думаю об этом вашем чертовски огромном доме со всеми его пустующими помещениями.
— Да-да, я знаю, — виновато проговорила Энн.
Она не посвящала Дэва в условия завещания, так как Патрик уже раструбил всем и каждому, что дом переходит к нему. Энн просто не мешала и Дэвиду так думать.
