Одним апрельским утром 2004 года — мне только исполнилось 15 лет — директор лицея обратился ко всем собравшимся во дворе ученицам: «Вождь оказывает нам огромную честь. Он посетит нас завтра. Это радость для всей школы. Итак, я рассчитываю, что вы придете вовремя, собранные, в безупречном виде. Наша школа должна показаться ему чудесной, ведь он заслуживает этого!» Вот это новость! Вот это приключение! Вы не представляете, как все воодушевились. Увидеть Каддафи вживую… Его образ сопровождал меня с самого рождения. Повсюду были его фотографии: на стенах жилых домов, административных зданий, в муниципальных и торговых залах. На футболках, бусах, тетрадях. Не говоря о денежных банкнотах. Мы постоянно жили под его взглядом. Поклоняясь ему. И, несмотря на едкие замечания мамы, я предавалась робкому преклонению перед ним. Я не представляла, как он живет, потому что не относила его к людям. Он был «над схваткой», на недостижимом Олимпе, где царит безупречность.
Итак, на следующий день в свежевыглаженной форме — черной тунике и брюках, белом шарфе, тесно охватывающем лицо, — я помчалась в школу, с нетерпением ожидая, когда нам объяснят, как пройдет день. Но едва начался первый урок, как за мной пришел один преподаватель и сказал, что меня выбрали для вручения цветов и подарков Вождю. Меня! «Дочь салона»! Ученицу, которую держали в стороне. Вы говорите о шоке? Сначала я недоверчиво распахнула глаза, затем поднялась, сияющая, сознающая, сколько девочек в классе сейчас мне завидуют. Меня отвели в большой зал, где я обнаружила горстку тщательно отобранных учениц; нам приказали очень быстро переодеться в традиционную ливийскую одежду. Наряды уже висели там на плечиках. Красного цвета. Туника, брюки и платок, а еще маленькая шляпка, чтобы подобрать волосы. Это было просто умопомрачительно! Мы торопились, прыская со смеху, преподаватели помогали нам одеваться, поправляли платки, закалывали шпильки, приглаживали феном непослушные пряди. Я спрашивала: «Скажите мне, умоляю вас, как я должна его поприветствовать? Что я должна сделать? Встать на колени? Поцеловать ему руку? Прочитать что-нибудь наизусть?» Мое сердце билось со скоростью сто ударов в минуту, в то время как все хлопотали, прихорашивая нас. Когда я сегодня вспоминаю об этой сцене, то вижу овечек, которых ведут к алтарю на заклание.
Праздничный зал был переполнен. Преподаватели, ученицы, административный персонал — все томились в нервном ожидании. Небольшую группу девочек, которые должны были встречать Вождя, выстроили перед входом, и мы сообщнически переглядывались, мол: «Как же нам все-таки повезло! Мы всю жизнь будем помнить об этом событии!» Я вцепилась в свой букет, дрожа как осиновый лист. Мои ноги были ватными. Один преподаватель бросил на меня грозный взгляд: «Сорая, стой нормально, в конце концов!»
И вдруг Он явился. Под щелканье вспышек, окруженный толпой приближенных и телохранительниц. Он был в белой одежде, грудь покрыта значками, флажками и украшениями, на плечах — бежевая шаль такого же цвета, как и маленький берет на голове, из-под которого выглядывали черные волосы. Все произошло очень быстро. Я протянула свой букет, затем взяла его свободную руку в свои и, наклонившись, поцеловала ее. Тогда я почувствовала, что он как-то странно сжал мою ладонь, затем окинул меня ледяным взглядом с ног до головы. Он стиснул мое плечо, положил руку на голову и погладил по волосам. И это был конец моей жизни. Потому что этот жест — о чем я узнала позже — был знáком его охранникам, означающим: «Я хочу вот эту!».
Но на тот момент я была на седьмом небе. И как только визит завершился, я помчалась быстрее, чем когда-либо бегала, в парикмахерскую, рассказать об этом событии матери.
— Мама, папа Муаммар мне улыбнулся! Я тебе клянусь! Он погладил меня по голове!
По правде говоря, у меня осталось впечатление, что это была холодная усмешка, но я ликовала и хотела, чтобы все об этом узнали.
— Не делай из мухи слона! — бросила мама, продолжая снимать бигуди с головы клиентки.
— Но, мама, в конце концов! Это же глава Ливии! Это тебе не кто-нибудь!
— Неужели? Он погрузил эту страну в Средневековье, он тянет свой народ в пропасть! И ты говоришь, что он ее глава!
Мне стало неприятно, и я вернулась домой, чтобы в одиночестве насладиться своей радостью. Папа уехал в Триполи, но братья были слегка поражены. Только Азиз даже не повернул голову в мою сторону.
На следующий день, придя в школу, я заметила радикальные перемены в отношении преподавателей ко мне. Обычно они были высокомерными, смотрели презрительно. А теперь они стали почти ласковыми, скажем даже, внимательными. Когда один из них назвал меня «малышка Сорая», мои брови поползли вверх. А когда другой спросил у меня: «Так что, ты будешь заниматься?», как будто у меня был выбор, я сказала себе, что это ненормально. Но, в конце концов, это происходило сразу после праздника, и я не беспокоилась по этому поводу. По окончании занятий, в 13:00 я помчалась домой, чтобы переодеться, и в 13:30 уже помогала маме в салоне.
Женщины Каддафи вошли в дверь около 15:00. Сначала Файза, затем Сальма и в конце Мабрука. Сальма была в униформе телохранителя, с револьвером за поясом. Другие носили традиционный наряд. Они осмотрелись — посетителей как раз было множество — и спросили у одной из работниц:
— Где мать Сораи? — И они двинулись прямо к ней. — Мы — члены Революционного Комитета, и вчера мы сопровождали Муаммара во время его визита в школу. Сораю заметили. Она была великолепна в традиционной одежде, и она отлично справилась со своей работой. Мы хотели бы, чтобы она снова вручила цветы папе Муаммару. Нужно, чтобы она сейчас же с нами поехала.
— Это не очень подходящий момент! Вы же видите, что в салоне полно народу. Моя дочь мне нужна!
— Это займет не больше часа.
— Ей нужно будет только подарить цветы?
— Может быть, ей придется сделать макияж некоторым женщинам из окружения Вождя.
— В таком случае, это совсем другое дело. Я должна поехать!
— Нет, нет! Букет будет вручать Сорая.
Я присутствовала при беседе — заинтригованная, потом возбужденная. У мамы в этот день действительно работы было по горло, но мне стало немного неловко оттого, что она так явно выражала свою нерешительность. Если речь идет о Вожде, ни в коем случае нельзя говорить «нет»! В конце концов мать согласилась — у нее не было выбора, — и я последовала за тремя женщинами. Огромный внедорожник был припаркован возле магазина. Шофер тронулся еще до того, как мы все уселись. Мабрука впереди, я — сзади, зажатая между Сальмой и Файзой. Мы вихрем умчались в сопровождении двух машин с охраной, которые я сразу заметила. Я могла попрощаться со своим детством.
2 Пленница
Ехали мы долго. Не знаю, сколько именно, но мне показалось — бесконечно. Мы выехали из Сирта, промчались через пустыню. Я смотрела прямо перед собой, не решаясь задавать вопросы. Затем мы приехали в Сдадах, место, похожее на лагерь. Там было много тентов, внедорожников и еще — огромный автофургон для кемпинга, невероятно роскошный. Мабрука направилась к автомобилю, дав мне знак следовать за ней, и мне показалось, что в разворачивающейся машине я заметила одну из учениц, которую, как и меня, выбрали накануне для встречи с Вождем. По идее, это должно было меня успокоить, однако в тот момент, когда я вошла в автофургон, меня охватила неописуемая тревога. Как будто все мое нутро отвергало ситуацию. Словно я интуитивно знала, что затевается нечто очень плохое.
