А третьи цинично хмыкали:
— Искусство это или халтурка, денежки он с этого имеет такие, что нам и не снились.
Так или иначе, впечатление от картины было безнадежно испорчено, словно девушка с картины тоже знала, что ее первейшая обязанность обеспечить художнику солидный гонорар. А вовсе не дарить мечты одному пожилому сыщику, впавшему на старости лет в сентиментальность. Смешно сказать, но Шатохин почувствовал себя безнадежно обманутым, прекрасно осознавая, что этой девушки, вполне возможно, в действительности и не существует. Она всего лишь плод воображения художника Андриевского, которого кое-кто считает всего лишь модным и удачливым халтурщиком.
Шатохин почти совсем позабыл девушку с фруктами, и известие о смерти автора этой картины, которое он случайно прочел в одной из газет, его не опечалило. Ничего удивительного, поскольку художник Андриевский его не интересовал, просто он имел некоторое отношение к наваждению, которое несколько лет преследовало Шатохина, не причиняя ему, впрочем, особенного вреда и беспокойства. Вот и все.
Все да не все. Потому что теперь Шатохин знал, что девушка с картины существует. Он видел ее сегодня. В яви и плоти, только без фруктов. И еще ее взгляд стал другим — бесконечное, почти космическое спокойствие сменилось тревогой и… и затравленностью. Да, именно так Шатохин назвал бы то, что он успел разглядеть в ее глубоких серых глазах.
Степанов сказал, что она показалась ему ненормальной, говорила странные вещи о каком-то покушении, путалась и сбивалась, и Конюхов ее попросту отшил, даже не узнав ее имени. Идиот! Разве можно было ее так отпускать! Шатохин даже кулаки сжал в запале раздражения. Как теперь ее найдешь? А в том, что искать ее необходимо, у Шатохина не было ни малейшего сомнения. С чем было негусто, так это с возможностями, как-никак он теперь не сыщик, а скромный сотрудник охранного агентства.
Да и много ли он знал о ней? Чуть-чуть больше, чем ничего. «Девушка с фруктами» работы художника Андриевского, вот и все. От этого и нужно плясать. Завтра, завтра он этим займется, с утра, возьмет отгул на работе и… А если будет поздно? Нет, нельзя это откладывать, нельзя. Шатохин со вздохом достал из кармана мобильный телефон, которым он располагал в качестве служащего охранного агентства, позвонил на службу, сообщил, что задержится на часок-другой, и пошел ловить такси. Он знал, куда нужно отправиться в первую очередь, в тот самый выставочный зал, где он когда-то рассматривал картины художника Андриевского.
* * *
Выставочный зал был закрыт. «По техническим причинам» — извещала общественность бумажка, прилепленная на входной двери.
— Что такое не везет и как с ним бороться! — крякнул с досады Шатохин, приник к стеклу и, сощурившись, заглянул в сумрачное фойе, по которому без устали сновали технички с ведрами и швабрами. Уборка у них там генеральная, что ли? Но в таких случаях, если Шатохину не изменяет память, раньше вывешивали объявление «Санитарный день».
Шатохин толкнул от себя стеклянную дверь и сразу же напоролся на суровую отповедь со стороны желчной старушенции с пегим кукишем на затылке, этакой заслуженной стервы Российской Федерации:
— А вы что, читать не умеете, гражданин? Там же по-русски написано: закрыто!
И голосок такой вкрадчиво-дребезжащий, напоминающий лязганье заржавленной щеколды.
— У меня один-единственный вопрос… — не сдавался Шатохин.
— Какие еще вопросы? — заткнула ему рот «ржавая щеколда». — Не видите, у нас авария, трубу прорвало? А ему какие-то вопросы…
Можно подумать, это он, Шатохин, виноват в том, что трубы у них гнилые!
Шатохин вздохнул и полез в карман пиджака. Демонстрировать удостоверение в развернутом виде он не стал, показал красный уголок. Если бы въедливая служительница прекрасного оказалась более бдительной, он бы погорел, потому что «корки» были из охранного агентства и никого ни к чему не обязывали. Особенно таких грымз.
— В чем дело, товарищ? — Линзы толстых очков преданно блеснули. В «щеколде» проснулось чувство гражданского долга. — Что вас интересует?
— Мне бы кого-нибудь из начальства, — задумчиво отозвался Шатохин, изучая развешанные по стенам анонсы предстоящих выставок.
— Сейчас никого нет, начальство в префектуре вопросы решает. Видите, какой у нас потоп! Ночью подсобку затопило, несколько картин испорчено, такие неприятности… А что вам нужно? Может, я что-нибудь знаю? — Бабку мучило любопытство. Последнее обстоятельство было на руку Шатохину, потому что в противном случае он бы получил стандартный ответ: «Все вопросы к начальству».
— Хотел узнать насчет одного художника, когда-то здесь была его выставка… Андриевского…
— Точно, он у нас выставлялся, и не один раз. Публике его работы нравятся, а у искусствоведов отношение к нему очень неоднозначное, — забубнила старая служительница. — Только… Сам Андриевский скоропостижно умер два года назад, вы в курсе? — Она поправила старомодные очки. — Так что с этими выставками? — Уж не известий ли о злоупотреблениях она ждала?
— Да с выставками ничего особенного. Просто там был один портрет, я хотел бы узнать, с кого он писался.
— Портрет? Какой портрет? — Похоже, бабуся была разочарована.
— Ну… Был у него такой цикл, помните, «Гиперборейцы» назывался? Так вот, «Девушка с фруктами»…
— А, эта… Он писал ее со своей последней жены, молодой девчонки. А вот первая жена у него это да — актриса Татьяна Измайлова, тоже умерла, уже давно, такая красавица была, не чета этой соплячке. С нее он тоже портрет писал, так возле него очереди выстраивались, чтобы полюбоваться.
— Значит, девушка с фруктами — это его жена? — воскликнул Шатохин. — Это точно?
— Подумаешь, тайна, — дернула костлявыми плечами служительница, — да пол-Москвы тогда об этом судачило. Андриевский был уже очень известным художником, очень состоятельным, а женился на девчонке с улицы, чуть ли даже не на несовершеннолетней, у них еще скандал страшный разразился. У Измайловой ведь был сын от первого брака, так он стал требовать наследство материно. Что вы, это была история!
«Повезло же мне, — поздравил себя Шатохин, — она к тому же еще и сплетница. Как говорится, этим надо воспользоваться».
— Был вроде даже суд, — не иссякал источник информации, — но сын Измайловой ничего не отсудил, все осталось у Андриевского, а теперь, вероятно, у его вдовы, ну, той, что на портрете. Уж кто теперь не бедствует, так это она, — с завистью заключила бабуся. — Это вам не на пенсию жить, попробовала бы она покрутиться на четыреста в месяц, я бы на нее посмотрела…
Поскольку добровольная осведомительница все больше и больше отклонялась от темы, Шатохин прервал ее откровения:
— А где она живет, не знаете?
— Кто? — Старая служительница выставочного зала так углубилась в собственные проблемы, что, похоже, напрочь запамятовала, с чего, собственно, начался разговор.
