– Я же умнее медведей, – бормотала она на привалах, греясь у татарских костров. – Господи, посмотри на меня! Если Ты мог использовать тварей неразумных, то почему бы Тебе не воспользоваться мною? Я умнее, чем они, я смогу сделать больше!
И будто Господь услышал ее молитвы – ей везло, как никому другому раньше. Еще во время мучительных переходов и коротких привалов, привязанная к лошади, начала понемногу болтать по-татарски, подслушивая разговоры татар да задавая вопросы. Ей отвечали всегда, ведь каждый вопрос сопровождался солнечной улыбкой и потешной ужимкой. Другим нередко доставались плети, а ей – лакомые кусочки на привалах. Она благодарила, ела и проклинала про себя дарителей. Но силы нужны были для мести, и Настенька никогда не отказывалась от лишнего куска хлеба или мяса.
Она пела и танцевала, быстро учила татарский, а затем и турецкий язык и выглядела послушной, поэтому вместо невольничьего рынка попала во дворец крымского хана. Три года она провела там, вынашивая мстительные планы, и вот очередная удача – ее везут самому султану Османской империи. Тому, кто виноват во всех ее бедах. Тому, чьим именем разрушают города и деревни, для кого угоняют в рабство. Главному злодею всего мира.
На фелуке Настенька впервые за три года почувствовала себя счастливой – Господь не оставил ее и ведет прямиком к врагу, чтобы уничтожить его самого и его племя.
– До последнего семени, – шептала Настенька с мечтательной улыбкой, видя которую, капитан фелуки тяжко вздыхал от ноющего в любовном томлении сердца. – Я умнее медведей, и Господь избрал меня…
* * *
Селим-ага, дарюссааде атасы, глава караагалар, черных евнухов, что прислуживали султанским гуриям в гареме, подкрадывался к покоям девушек тихонько, стараясь даже не шаркнуть кожаными подошвами мягких тапочек. Ему было любопытно. Девушки веселились – смех был слышен издалека, а с чего бы им так радоваться? Может, опять кого из евнухов передразнивают, а то и самого дарюссааде атасы!
Но как бы тихо он ни крался, его все равно услышали.
– Вечерочка вам доброго, дядюшка Писюн! – радостно поприветствовала его рыжая девчонка, что привезли недавно от татар в подарок султану, кланяясь угловато, но почтительно.
Глаза евнуха вытаращились, и в его лице проявилось удивительное сходство с жабой. Дядюшкой его еще никто не называл. А иногда хотелось бы… Он не помнил своих родных, да, может, их и вовсе не было нигде и никогда, а зародился он сам по себе в каменных галереях Топкапы специально для того, чтобы верой и правдой служить повелителю правоверных, обучая и наставляя на путь истинный одалисок в гареме. Но теплое чувство родственности вдруг сменилось гневным холодком.
– Ты что это сказала? – взревел дарюсааде атасы. – Да как у тебя язык повернулся?! Какой шайтан тебя надоумил?
Девчонка, нимало не испуганная, вновь поклонилась, мотнув рыжими прядями, будто огненными солнечными лучами.
– Да как же, дядюшка? – удивленно спросила она. – Разве тебя зовут не Сцыклюн-ага? Писюн, значит, по-нашему…
– Какой еще Сцыклюн? – завопил евнух. Мелкие капли слюны полетели во все стороны, и девушки прыснули со смеху. – Я – Селим-ага, заруби это на своем длинном носу! Селим-ага!
– Хорошо, Сцыклюн-ага, – согласилась девчонка.
Евнух перевел дыхание. Он знал повадки гаремных обитательниц и то, как быстро разлетаются по дворцу все слухи. Если все это безобразие не пресечь на корню, так и прилепится к нему обидное прозвище Писюн-ага. Во дворце смеяться будут. А если еще и Валиде Султан услышит, так и вовсе беды не миновать. Как бы она не подумала, что стар уже стал Селим, не может справиться с девушками, раз они над ним насмехаются.
А ведь насмехаются! Вон как радостно хохочут. Одна так и вовсе повалилась спиной на подушки, взбивает платье ногами. Спаси, Аллах! Какие хрупкие и изящные лодыжки! Чистая пэри! Вот где радость султану… Но смеется над Селимом обидно. Даже туфелька с ноги слетела, ударила подружку в плечо, а та и внимания не обратила – тоже хохочет во все горло. Ну, ладно, хохотушки. Селим вам покажет!
– Останетесь без ужина! – заявил евнух грозно. – А ты, бесстыдница, будешь целый вечер учить турецкий язык. Смотрю, совсем по-нашему не знаешь!
– Но, дядюшка Сцыклюн, как же не знаю? – Девушка погрустнела, умоляюще сложила ладони. – Разве ж я вас обидела чем? Только перевела ваше имя на свой язык.
– Ах ты нахалка! – Селим уже занес было руку для удара, но вовремя опомнился. Нельзя бить по лицу султанских наложниц, даже если они не отличаются красотой. Лицо портить нельзя. А вот на талаку положить – милое дело. Пусть бы влепили этой щенюшке ударов тридцать по пяткам, узнала бы, как непочтительно обращаться с таким важным человеком, как он! Но этого тоже нельзя. Ведь придется тогда докладывать Валиде Султан, за что наказал девчонку.
– Да я что… я ничего… – пожала плечами девушка. – Я ж со всей душой к вам, дядюшка Сцыклюн…
Одна из девушек уже икала от смеха, остальные хохотали, не скрывая своего веселья.
– Все сегодня без ужина, а тебе – неделя без ужина и учить язык! – решил дарюссааде атасы. – Чтоб через неделю уже стихи сочиняла на нашем языке. Вот тогда у тебя пропадет желание болтать всякие гадости!
Настенька почтительно поклонилась. Целая неделя дополнительных занятий! Да еще и стихосложение! Как здорово! Может, дадут даже почитать какие-нибудь свитки. Настенька слыхала о персидских поэтах, которые писали удивительной красоты стихи.
И как же просто управлять этими дворцовыми евнухами! Несколько слов – и они уже делают то, что ты хочешь, да при этом воображают, что сами все придумали и решили. Настенька улыбнулась, пряча улыбку в еще одном почтительном поклоне.
А дарюсааде атасы доложил хранителю султанских покоев, что среди наложниц есть одна, отличающаяся удивительной глупостью и нерадивостью, да еще и лишенная полагающейся статусу красоты. И неплохо было бы эту наложницу перевести в служанки. Пусть бы убиралась в покоях или белье стирала. Больше ни на что не годится. Ибрагим Паргалы напряг память, и перед глазами его возник яркий солнечный луч, превративший-с я в рыжий локон. Он вспомнил девушку, о которой докладывал евнух. Действительно не очень красивая, вряд ли сам султан изберет ее на ложе, но зато и не полюбит ее. Ревность кольнула сердце Ибрагима, затуманила всегда ясные его глаза.
– Нет, Селим-ага, пусть остается, где есть, – возразил он дарюсааде атасы.
– Но совсем, совсем глупая, – посетовал евнух. – Ничему научить не могу. Старших не почитает, дерзит не по рангу.
– Селим-ага, может, ты стал слишком стар и больше не справляешься с наложницами? Может, кто-то другой должен руководить караагалар? – предположил Паргалы. – Кто-то помоложе, кто сможет обучить глупую наложницу всему, что ей полагается знать.
Евнух только замахал руками. Он не стар, нет, он в самом расцвете сил! Хранитель покоев ошибается. Селим-ага все исправит! И если паше угодно, то эта наложница даже будет избрана для хальвета! И подарит султану счастье!
